Но больше всего заботился отец Серафим о своих сиротах. Люди перед кончиною своею пекутся о своих детях и родных по плоти, делают завещание о наследствах, дают последние наставления. У преподобного Серафима, как мы давно уже видели, плотские связи с родными оборвались при переходе монастырских ворот. Как истинный монах, он весь отдался любви к Богу. И в Боге живущие стали ему родными духовно.
Но самым дорогим и близким ему детищем было его Дивеево. Последние мысли на земле и были направлены им в эту обитель.
Еще за несколько месяцев он стал говорить приходившим сестрам о конце своем, но особенно памятна беседа об этом с сестрою Параскевою Ивановною в «ближней пустыньке»: «Живите теперь одни: оставляю вас». И потом добавил: «Искал я вам матери, и не мог найти... Человека-то, матушка, днем с огнем не найдешь. Оставляю вас Господу и Пречистой Его Матери».
И после этого прямо сказал о близком конце своем.
Сестра, припавши к ногам старца, громко зарыдала. Когда же немного успокоилась, то отец Серафим в утешение ей и всем через нее сестрам начал читать на память прощальную беседу Господа к ученикам: «Да не смущается сердце ваше». Прочитал три главы (14-16) Евангелия от Иоанна и закончил словами: «Аминь, аминь глаголю вам: елика аще просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просисте ничесоже во имя Мое: просите и приимете, да радость ваша исполнена будет» (Ин. 16, 23-24). — Этими словами святой Серафим еще раз раскрывал своим чадам, что он будет ходатаем за них на Небе. А сестра Параскева продолжала в это время плакать. «Что же ты, матушка, все плачешь? — утешал ее старец. — По времени и у вас будет мать-праведница».
Но на кого же оставить сирот теперь? Отец Серафим не нашел себе заместителя. В свое время он получил послушание окормлять Дивеево от игумена и отца своего духовного Пахомия, по прямому указанию Божией Матери. Но за это долгое монастырское житие свое в Сарове он не увидел никого, кому бы мог спокойно и благонадежно передать свое духовное наследство-детище. Столько было монахов в Сарове, и не нашлось достойного... Печально, но так.
«Вот, матушка, — говорил он старице Ксении, — отец Иларион и старец, да за вас взяться не может; также вот и батюшка Исаия за вас не возьмется; а мог бы за вас взяться и быть всем отцем после меня отец Савватий, но не хочет. И так скажу тебе, матушка, помни, что после меня у вас отца не будет». И другим часто говорил: «Кроме убогого Серафима, вам отца уже больше не будет».
И поэтому он, не выбрав особого лица, поручает попечение о сиротах и вообще об обители трем лицам — не монахам.
Но о конце своем он стал перед наступлением нового, 1832, года говорить совершенно явственно: как словами, так и знамениями. Например, пришел к нему в келью некий монах; а у него было темно, что и заметил вошедший. Преподобный сказал, что нужно зажечь лампаду. И не успел он трижды перекреститься и сказать однажды: «Владычица моя, Богородица!», как лампада зажглась сама собой. В другой раз этот же брат застал преподобного Серафима стоящим у гроба в сенях. А тот же пришел, чтобы взять на благословение огня из кельи старца. Взглянув в келью, преподобный сказал: «Ах, лампада моя угасла, а надобно, чтобы она горела». И после этого он стал молиться пред образом Умиления Божией Матери. Вдруг появился голубоватый свет, потом он потянулся, как лента, к свече, и она зажглась. От нее отец Серафим зажег маленькую свечку и подал ее брату. При этом предсказал, что скоро приедет из Воронежа гость, велел передать ему ответ и промолвил: «Ко мне не веди его, он меня не увидит». Лицо старца сияло тогда светом Божиим. Наконец, он сказал монаху: «Дунь на свечку!» Тот дунул: свеча погасла. «Вот так, — пояснил старец, — угаснет скоро и жизнь моя: и меня уже не увидят».
Предсказал даже батюшка об одном признаке его кончины. Как упоминалось раньше, рядом с кельей отца Серафима жил монах Павел; он иногда прислуживал батюшке вместо келейника. Порою он говорил старцу, что в отсутствие его от зажженных свечей может произойти пожар. На это прозорливец отвечал: «Пока я жив, пожара не будет, а когда умру, кончина моя откроется пожаром». Так и было.
За неделю до смерти, в день Рождества Христова, отец Серафим, по обычаю, направился в больничный храм на Литургию, чтобы причаститься Святых Таин. Здесь к нему пришел некий г. Богданов, прибывший издалека с целым рядом вопросов. Вот что потом он записал о свидании своем с ним: «Я пришел в больничную церковь к ранней обедне еще до начала службы и увидел, что отец Серафим сидел на правом клиросе, на полу. Я подошел к нему тотчас под благословение». Он благословил приезжего гостя, но когда тот стал тут же просить «побеседовать с ним», старец поспешно встал, сказавши только два слова: «После, после». И скрылся в алтарь. Чтобы понять такое строгое отношение отца Серафима к гостю, нужно знать, что для него Литургия была самым важным и высочайшим моментом; тут более всего уместны слова Господа Иисуса Христа: «Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всем разумением твоим». И даже самые благонамеренные разговоры способны отвлекать причастников от «единого на потребу», от общения со «Сладчайшим Иисусом». Между прочим, поэтому именно Церковь перед причащением установила не чтение или произношение поучений, а пение «запричастна» — человек должен в это время всецело сосредоточиться на грядущем моменте причащения. И отец Серафим больше, чем другие, знал это; потому и отклонил благочестивую, но несвоевременную беседу с гостем. А после он принял его и ответил на все заготовленные им вопросы (многие из них изложены были в предыдущих главах). «Все время нашей беседы, — пишет Богданов, — отец Серафим был чрезвычайно весел. Он стоял опершись на дубовый гроб, приготовленный им для себя, и держал в руках зажженную восковую свечу. Начиная отвечать, часто приветствовал меня словами: «Ваше боголюбие!»... Прощаясь со мной, он благодарил меня за посещение его убожества, как сам он выразился. Благословляя же (при прощании), хотел даже поцеловать мою руку; кланялся все до земли. А маленькой паломнице Вере батюшка предсказал горькую долю: «У нее будет путь трудный: выйдет за такого мужа, что и Бога знать не будет!»... Дивные Божии прозорливцы!...