Но и в последний день старец не переставал служить ближним. Житие его рассказывает о посещении иеромонаха Феоктиста из Высокоторской пустыни. Ему отец Серафим благословил отслужить в Сарове, намекая на свою кончину. Но тот отказался, спеша в свой монастырь... «Ну, так ты в Дивееве отслужишь», — согласился на это преозрительно (провидчески. — Ред.) батюшка. Отец Феоктист выехал к вечеру из Сарова и заночевал в деревне Вертьяновке, недалеко от Дивеева.
Была еще сестра дивеевская Ирина Васильевна. После беседы старец послал своему детищу 200 рублей, поручая купить хлеба на эти деньги, так как в обители вышел весь запас муки и сестры были в нужде. Была и еще другая сестра: она даже заночевала в Сарове. После кончины старца она быстро ушла в Дивеево. Старица Матрена Игнатьевна, увидев ее, спросила: «Здоров ли батюшка?» Та, помолчав, сказала: «Скончался». «Я закричала, заплакала, — рассказывает старица, — оделась наскоро да, как безумная, без благословения убежала в Саров».
Проводив последних посетителей из мира сего, отец Серафим снова направился к новому обиталищу своему, к месту погребения. Долго стоял он тут, смотря в землю безмолвно... Как зрелый плод, готовый упасть при малом колыхании от ветра, клонился святой старец к «земле, от нея же взят бысть». Так делал он до трех раз.
Вечером, в новый год, сосед отец Павел слышал, как старец в своей келье пел пасхальные песни: «Воскресение Христово видевше; Светися, светися, новый Иерусалиме; О, Пасха велия и священнейшая, Христе!» и другие победные духовные песнопения. Это пение было чрезвычайно знаменательно для праведника, было завершительным победным гимном всей его жизни: подвиг его переходит в славу Воскресения. Не покаянные воздыхания, не слезы о нераскаянном, а слава Новому Иерусалиму, небесному бессмертному блаженству ожидания «невечерняго дне Царствия Христова» как продолжения и полноты христианской жизни на земле, сущность которой есть «стяжание благодати Святого Духа», — вот о каком совершении пел святой Серафим в последний вечер своей жизни. Про одного старца рассказывается, что однажды его послушник приготовил ему несколько лучшую пищу, может быть, сваренных бобов. Авва спросил его о причине такой перемены. «Ныне, — объяснил ученик, — Пасха». «А у меня, — ответил старец, — всегда Пасха в душе». Так бы мог и про себя, особенно про последние годы свои, сказать и отец Серафим. И он это часто выражал посетителям, встречая их пасхальным приветом: «Христос воскресе». А ныне и пропел в последний раз пасхальные гимны... Как он провел остальные часы ночи, можно судить по его концу: он молился. Когда другие спали, святой Серафим, подобно Спасителю в саду Гефсиманском, отдал свои часы Богу, Которому служил всю свою жизнь.
Между тем 2 января, в свое время, в монастыре ранним утром начали богослужение. Часов около шести отец Павел, выходя из своей кельи на раннюю Литургию, почувствовал близко запах дыма. Постучал с молитвою в двери к отцу Серафиму; но ответа не было, а дверь была на крючке. Было еще темно, отец Павел вышел на крыльцо и позвал братий, проходивших в церковь. Один из послушников, Аникита, бросился к келье старца, откуда чуялся запах, и сорвал дверь с запора. В ней было темно. Старца не было видно сначала. На скамье тлели некоторые холщовые вещи и книги. Бросились за снегом и потушили огонь. Когда же принесли свечу, то увидели, что старец в своем обыкновенном белом балахоне-подряснике стоял на коленопреклоненной молитве пред малым аналоем. Пред ним стоял образ Пресвятой Богородицы «Умиление». На аналое лежала богослужебная книга, по которой отец Серафим совершал свое молитвенное правило. На ней лежали крестообразно сложенные руки, а на них склонилась честная глава святого старца: так записано в издании Жития старца от 1863 года. Но Н. А. Мотовилов в своей записке «Достоверные сведения о двух Дивеевских обителях» пишет иначе: «Батюшка скончался на коленях в молитве, со сложенными крестообразно руками, а не поникши вниз и лежащим на книге, как в сем издании 1863 года изображено. А что он действительно стоял на коленях, в таком именно, а не на книге, положении скончался, слышал я тогда по приезде моем из Воронежа, лично от самого игумена Нифонта и живших возле батюшки отца Серафима иеромонаха Евстафия и иеродиакона Нафанаила, и которых игумен Нифонт призвал к себе при мне для того, чтобы о нем подробно сами мне сказали». Нужно более верить этому описанию кончины. Так писали и первые составители Жития святого — иноки Сергий, Георгий и Иоасаф. И только позже них Елагин изобразил дело иначе. Можно думать, ему, как светскому человеку, представлялось «неестественным», чтобы умершее тело оставалось еще и на коленях, а не упало вниз; потому он, вероятно, и истолковал «проще» и «естественнее» кончину старца. Но мы в Житии святого видели несравнимо большие чудеса. Поэтому останемся при общем и установившемся предании, что отец Серафим скончался стоя коленопреклоненно пред аналоем, а не на нем. Так его изображают и прежние, и последние иконы. Так приняла и Русская Церковь в акафисте святому. С этим сходится и другое показание, что на груди его висел материнский крест — благословение на монашество: иначе бы его не было сразу видно под главою на книге. Тело старца было еще тепло: точно дух отлетел от него только что. В это время в церкви пели уже «Достойно есть». Один из молодых послушников, узнавший о кончине, вбежал в храм и тихо оповестил о том некоторых из братий. Тотчас тесная келья наполнилась народом. Доложили игумену. И по его благословению подняли тело старца и положили в соседней келье иеромонаха Евстафия. Там омыли ему чело и колени (разоблачать монахов не позволяется), положили в известный нам дубовый гроб и тотчас же вынесли почившего в соборный храм.