«Благоговейно причащающийся Святых Таин, и не однажды в год, будет спасен, благополучен и на самой земле долговечен. Верую, — присовокупил он, — что по великой благости Божией ознаменуется благодать и на роде причащающегося. Пред Господом один творящий волю Его паче тьмы беззаконных».
Дивное, и утешительное, и поучительное откровение!
При этом батюшка успокаивал тех, кто страшился приступать к Таинству по сознанию недостоинства своего. Это мы видели и из завещания отца Василия; но особенно сильно выразилось это в случае с послушником Иоанном.
Однажды, накануне двунадесятого праздника, когда должно было приобщаться Святых Таин, он вкусил пищи после вечернего богослужения, что не полагалось уставом обители. К этому присоединилось у него и общее сознание своего недостоинства — и послушник начал падать духом; и чем более думал, тем более отчаивался: «Тьма ужасающих мыслей, одна за другою, теснились в голове моей. Вместо упования на заслуги Христа Спасителя, покрывающие все согрешения, мне представилось, что по суду Божию за мое недостоинство я буду или сожжен огнем, или живой поглощен землею, как только приступлю к Святой Чаше».
Желая найти успокоение совести, послушник исповедался, но и это не внесло мира в душу его; и он, стоя в алтаре, продолжал мучиться. Святой Серафим, прозрев это, подозвал его к себе и сказал дивные слова: «Если бы мы океан наполнили нашими слезами, то и тогда не могли бы удовлетворить Господа за то, что Он изливает на нас туне, питая нас Пречистою Своею Плотию и Кровию, которые нас омывают, очищают, оживотворяют и воскрешают. Итак, приступи без сомнения и не смущайся; только веруй, что это есть истинное Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа, которые даются во исцеление всех наших грехов».
Послушник, успокоившись, с верою и смирением приступил к Святому Таинству.
Но в другой раз угодник Божий изрек страшное слово о недостойных причастниках.
Одна молодая вдова, Анна Петровна Еропкина, прожившая в браке лишь три месяца, рассказывая об отце Серафиме, между прочим записала следующее. Когда любимый муж ее неожиданно заболел, она боялась предложить ему приобщиться Святых Христовых Таин, опасаясь испугать его; а он, хотя был тоже весьма религиозен, боялся огорчить жену приглашением священника. И так без Причащения скончался. Жена очень мучилась этим: «Особенно умереть без напутствования Святыми Тайнами мне казалось карою Божией за мои и мужа моего грехи; мне думалось, что муж мой будет навеки отчужден от жизни Божией... После похорон я доходила до отчаяния и, пожалуй, лишила бы себя жизни, если бы не было за мной строгого надзора».
Так вдова промучилась десять месяцев. Затем, по совету своего дяди, отправилась за 500 верст в Саров; здесь она нашла полное успокоение у преподобного, а относительно смерти мужа батюшка сказал ей так: «Не сокрушайся об этом, радость моя, не думаю, что из-за этого одного погибнет его душа. Бог только может судить: кого чем наградить или наказать». И далее вот и добавил: «Бывает иногда так: здесь, на земле, и приобщаются, а у Господа остаются неприобщенными!...»
... Как это страшно! Как вразумительно!...
«Другой же хочет приобщиться, но почему-нибудь не исполняется его желание, совершенно от него независимо; такой невидимым образом сподобляется Причастия через Ангела Божия». Вдова успокоилась.
А иногда Господь и явно наказывает недостойно приступающих к Таинству.
Протоиерей г. Спасска отец Петр Феоктистов описал следующий случай. Один диакон, обличенный в дурном поведении своим священником, сам, через свидетелей, принесших ложную присягу в оправдание его, обвинил пред епископом иерея. Диакона повысили: из села перевели к отцу Петру в город. Он продолжал здесь служить, не смущаясь в совести. Вскоре диакон приехал в Саров и направился к отцу Серафиму. Увидев его, прозорливый угодник вышел навстречу из своей кельи, мгновенно поворотил его назад и с гневом сказал: «Поди, поди от меня; это не мое дело!»
Диакон не знал, что делать дальше.
Некий инок посоветовал ему сначала исповедаться. Но и это не помогло: батюшка и второй раз выгнал его: «Поди, поди, клятвопреступник, и не служи!»
Диакон возвратился домой и обо всем происшедшем рассказал домашним; но не подумал исправить своего греха клятвопреступления. Тогда Бог покарал его Своею десницею. Когда священник пред Литургией произнес с ним молитву по чину: «Господи! Устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою», — вдруг диакон, вместо того чтобы по уставу сказать: «Время сотворити Господеви: Владыко, благослови», онемел. И должен был уйти даже из церкви домой. Там способность речи возвратилась к нему. Но как только он снова входил в храм, язык опять отнимался. Такое Божие наказание продолжалось целых три года, пока недостойный служитель не дошел до полного раскаяния. В день Вознесения Господня, на утрене после величания, запели псаломский стих: Вси языцы восплещите руками, воскликните Богу гласом радования (Пс. 46, 2). Диакон, — как он рассказывал после, — пораженный от этих слов внезапным ужасом, стал молиться о помиловании, и вдруг язык разрешился от немоты.