И потому нужно думать, что «дальней пустынькой» закончился второй период его жизни: первый — мирской — был до киевского богомолья; второй — монашеский — от кельи Досифея до выхода из пустыньки; и третий — апостольский — от затвора до смерти.
Сам преподобный не дерзнул бы, по смирению своему, оставить пустынь и идти на проповедь, учительство и служение. Не захотел бы он оставить и возлюбленного сладкого безмолвия пустыни. Но Промысл Божий сам руководит святыми своими.
«Знаю человека, — говорил великий пустынник древности Макарий Египетский, вероятно, про себя, — который ничего бы не хотел иного, как лишь сидеть в углу пещеры да наслаждаться блаженным созерцанием. Но Бог Сам на время оставляет его, чтобы хоть таким образом, придя в обычное состояние, он мог послужить еще и братиям своим»10.
Так случилось и с преподобным Серафимом: созревший плод пустыни снимается с древа уединения и полагается пред глазами людей. Но и здесь дается ему еще некоторое время «долежаться», чтобы, умягчившись совсем и достигши последней сладости, быть всецело угодным Господу и приятным для людей.
Таким образом, затвор был для преподобного, с одной стороны, итогом прошлого подвига, а еще более — приготовлением и вступлением в новый период жизни, во вторую половину монашества. А чтобы не было очень резкого перехода от уединения к служению, для этого Господь и выводит Своего любителя безмолвия из пустыни в монастырь, где он некоторое время, по-видимому, продолжает еще прежнюю жизнь, но в самом деле уже начинает исполнять новое служение.
Случилось же это так.
Как мы видели, отец Серафим с ухода своего в молчальничество все реже стал посещать монастырь и даже редко причащался Святых Христовых Таин.
Кто знает жизнь безмолвников, для того это не удивительно — так поступали многие из них, а преподобная Мария все 47 лет пустынничества ни разу не причащалась, после того как ушла из Иорданской обители Святого Иоанна Предтечи, и лишь за час до смерти сподобилась Животворящих Таин от старца Зосимы.
Сподобляет ли их Господь спасительной сладости Своего общения чрез молитву и созерцания, или они таинственно, неким «невидимым образом сподобляются Причастий чрез Ангела Божия», — как говорил отец Серафим вдове Еропкиной, — сие выше нашего обычного разума и опыта...
А потому не дивно, что братия монастыря стали смущаться... Люди часто недоумевают и даже возмущаются, когда другие поступают иначе, чем они...
Стал на их сторону и новый игумен Нифонт... Уже отмечено было, что он был иного духа, чем отец Серафим. Он отличался способностями к управлению (административными) и опытностью в казначейских делах, наблюдал за точным исполнением богослужебного устава (между прочим, при нем поминальные записи о живых и усопших прочитывались на проскомидии неизменно еще до чтения часов); он оставил по себе память как способный строитель и украситель монастыря, строго хранил посты, был трудолюбив, нестяжателен, приветлив в обращении с посетителями обители, начитан в книгах, свободен в слове.
Но при всем этом есть данные думать, что он не был единодушен с отцом Серафимом... Да и не он лишь один. Известный писатель-богомолец Муравьев, посетивший Саров вскоре после смерти святого старца, с благоговением расспрашивал о нем у братии. Каково же было его удивление, когда он в ответ услышал легкомысленно-дерзкие и горделивые слова: «У нас все — Серафимы». Чтобы понять это, нужно глубоко уяснить и усвоить учение преподобного, а лучше сказать — Церкви или Самого Духа Святого, о сущности христианства и о смысле не только подвигов, но даже и добродетелей... И читатель дальше сам это увидит в дивной, богооткровенной беседе отца Серафима с Н. А. Мотовиловым...
А может быть, и враг зависти смущал игумена: он пришел на 20 лет позднее преподобного (в 1787 году) и выбран был в настоятели уже вследствие отказа от сей должности отца Серафима. Бог весть... Но не видим мы радости у отца Нифонта от общения с чудом, не только Саровским, но и всемирным, каковым был старец Серафим... Ни одной ласки, ни одного любовного факта...
Это же не случайно... Ведь предшественник его, отец Исаия, так нежно любил святого и чтил его, что даже на тележке возили его к угоднику... Здесь же совсем иное... А между тем старец при его игуменстве прожил 25 лет (с 1807 по 1832 г.), и притом наиболее славного своего подвига, чудес, прозорливости... Слава о нем шла уже по всей России, а в дому своем, по слову Писания, его далеко не все считали пророком (см. Мф. 13, 57)11.
10
См. «Преподобного отца нашего Макария Египетского духовные беседы, послания и слова». Свято-Троице Сергиева Лавра, 1904 г. / Беседа 8, с. 70.
11
Отец Нифонт свое мнение доводил впоследствии дальше. Митрополит Филарет Московский писал своему другу и духовнику архимандриту Антонию, бывшему ученику преподобного Серафима: «Видно согрешил саровский игумен, написав митрополиту Ионе свои несветлые помыслы о преподобном», — а митрополит Филарет был крайне осторожный судия.