Это он говорил по поводу почитания его людьми, получавшими пользу от советов его. А если он самому себе запрещал неблагоразумную радость, то что же нужно сказать о нас, грешных?
Но, кроме того, у него есть и прямые наставления о плаче и слезах:
«Все святые и мира отрекшиися иноки всю жизнь свою плакали, в чаянии вечнаго утешения, по уверению Спасителя мира: Блажени плачущии, яко тии утешатся (Мф. 5, 4). Так и мы должны плакать об оставлении грехов наших. К сему да убедят нас слова порфироноснаго Пророка: Ходящии хождаху и плакахуся, метающе семена своя: грядуще же приидут радостию, вземлюще рукояти своя (Пс. 125, 6); и слова Исаака Сирина; «Омочи ланиты твои плачем очию твоею, да почиет на тебе Святый Дух и омыет тя от скверны злобы твоея. Умилостиви Господа твоего слезами, да приидет к тебе (Сл. 68)... У кого текут слезы умиления, у того сердце озаряется лучами Солнца правды — Христа Бога».
Но в таком случае как же примирить с этим покаянным настроением светившую радость в отце Серафиме и его постоянно радостные приветствия приходившим: «радость моя», «сокровище мое» и пр.?
И подобает нам остановиться на этом с особенным вниманием. И вот почему.
В умах и на языках многих установилось одно неправильное воззрение на лик преподобного Серафима; а от этого стало переноситься такое же одностороннее истолкование и на все христианство; говорят, у преподобного Серафима лицо будто бы не такое, как у других православных святых. У тех оно более суровое, покаянное, аскетическое, печальное, а у батюшки — отрадное, ободряющее, светлое, радостное, едва не говорят — веселое...
А потом, не пройдя покаянного пути, начинают жить «радостию» и сами... И падают.
В такое довольно распространенное среди интеллигентных христиан воззрение необходимо ввести самую серьезную поправку: это — не так. Если и в самом деле и путь, и лик отца Серафима не таковы, как у других православных святых, то одно это должно уже заставить нас, верных Православию, задуматься и даже отнестись с недоверием: правилен ли тогда путь самого святого? Но так как в этом ни у кого нет сомнений, то нужно усомниться в правоте оценки наших современников. Для спасения грешного мира нет иного пути, как покаяние и подвиг борьбы. Это — неизбежный закон для всех христиан. Проходил его и сам отец Серафим, стоит лишь вспомнить 1000-дневное стояние его на камне с непрекращавшимся покаянным воплем: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику...» Но если бы он сам и шел более светлым путем, более легким путем (внутренняя жизнь всех святых от нас, собственно, скрыта); приходившие-то к нему были ведь такими же людьми, со всеми их немощами, как и всегда, начиная от дней Иоанна Крестителя и доныне, когда, по словам Самой Истины, Царствие Небесное силою берется, и лишь употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). А если так, то они-то нуждались уже в обычном для всех покаянном пути. И не мог же батюшка наставлять их не тесными вратами идти, а ублажать соблазном широкого и пространного, легкого и веселого пути, ведущего в погибель, и которым — увы — и без того многие идут из нас (ср. Мф. 7, 13). И при внимательном проникновении в Житие святого совершенно нетрудно увидеть, что сам он прошел такой тяжкий и крестный путь, что нередко с трудом пишешь, читаешь или слушаешь о его подвигах. Да и много ли мы, собственно, знаем о них?
Малую каплю. Прочитать только одно искушение Мотовилова об адских муках (см. ранее) — жутко станет. А преподобный Серафим-то сам вынес жестокую борьбу с темными силами. А искушения... А люди... А невероятные постнические подвиги и изнурения...
Пройдя такой крестный путь, преподобный подвижник еще на земле достиг того богоподобного блаженного состояния, какое уготовано благословенным от Отца в Царствии Небесном. И хотя он, как чистый душою, вообще не унывал никогда и, как хранивший незапятнанною благодать Крещения, имел в себе всегда мир, но не нужно забывать и того, что полной радости пламенный Серафим достиг уже к концу подвига. А сколько времени и трудов он положил до этого в монастыре, пустыньке, молчании, затворе: один Бог лишь ведает то...
Но когда христианин достигает уже высоты богоподобиа, тогда он изливает радость свою, подобно солнышку, на всех без различия: и хороших и злых, и на праведных и на грешников (см. Мф. 5, 45). И этим, может быть, объясняется, между прочим, и его любезное отношение к послушнику Ивану Тихонову, который потом много горя причинил его сиротам; а преподобный видел душу его давно.
Кроме того, всякий знает, что истинная радость есть плод и спутник креста. И в покаянии мы всегда чувствуем благодатное утешение. Без него же — умирание, обман.