Все интеллектуалы сочувствовали Французской революции. Они ужасались якобинскому террору, но приветствовали великие реформы. В Наполеоне они видели того, кто способен сохранить и завершить эти реформы, и, подобно Бетховену, отвернулись от него, когда он предал свободу и сделался императором.
Никогда прежде никакое интеллектуальное движение не охватывало всю Германию, и никогда прежде немцы не были столь едины в своих чувствах и идеях. Усвоение пришедших с Запада идей фактически превратило людей, говоривших по-немецки и являвшихся подданными владетельных князей, прелатов, графов и городских патрициев, в нацию, в немецкую нацию. Только после этого возникло то, чего раньше еще не бывало: немецкое общественное мнение, немецкая общественность, немецкая литература и сама Германия как родина и отечество. Теперь немцам стали понятны античные авторы, которых они проходили в школе. Они иначе стали смотреть на собственную историю, которая перестала быть только историей войн между князьями за землю и доходы. Усвоение западных идей превратило подданных множества мелких княжеств в граждан Германии.
Новый дух потряс основания княжеских тронов – традиционную лояльность и покорность подданных, всегда готовых подчиняться деспотическому правлению группы привилегированных семей. Теперь немцы мечтали о Германии с парламентским правительством и правами человека. Они стали безразличны к судьбе существовавших немецких государств. Немцы, называвшие себя «патриотами», – новое словечко, пришедшее из Франции, – презирали эти гнезда деспотизма и злоупотреблений властью. Они ненавидели тиранов. И больше всего ненавидели Пруссию, потому что воспринимали ее как самую сильную и опасную угрозу немецкой свободе.
Прусский миф, созданный историками XIX в. с полным пренебрежением к фактам, пытается нам внушить, что современники относились к Фридриху II точно так же, как сами эти историки, – как к борцу за величие Германии, поборнику национальной мощи и единства, народному герою. Нет ничего дальше от истины. Современники воспринимали бесконечные войны этого короля как борьбу за расширение владений Бранденбургской династии, касавшуюся только самой династии. Его полководческим гением восхищались, но жестокость прусской системы вызывала отвращение. Подданные превозносили своего короля по необходимости, чтобы избежать его недовольства, поскольку он отличался свирепой мстительностью. Когда им восторгались люди, жившие за пределами Пруссии, это было замаскированной критикой собственного властителя. Подданные мелких князей использовали этот прием как наименее опасный способ унизить своих карманных Неронов и Борджиа. Они прославляли его военные победы, но считали себя счастливцами, потому что были недосягаемы для его капризов и жестокости. Они одобряли Фридриха только за то, что он воевал с их собственными тиранами.
В конце XVIII в. общественное мнение Германии было столь же единодушным в отрицании старого порядка, как это было во Франции накануне революции. Немцы равнодушно взирали на захват французами территории по левому берегу Рейна, на поражение Австрии и Пруссии, на распад Священной империи и создание Рейнской конфедерации{22}. Они славили реформы, которые проводили правительства всех немецких государств под давлением французских идей. Они восхищались Наполеоном как великим полководцем и правителем точно так же, как прежде Фридрихом Прусским. Немцы возненавидели французов – как и французские подданные императора – только когда в конце концов устали от бесконечных войн. Когда Великая армия погибла в России, люди проявили интерес к кампаниям, покончившим с Наполеоном, но и то лишь потому, что надеялись, что с его падением у них возникнут парламентские правительства. Последующие события развеяли эти иллюзии, и началось революционное брожение, приведшее к восстанию 1848 г.
22