— Вы напрашиваетесь на то, чтобы к вам применили пытки, Джим.
— Я ни на что не напрашиваюсь, я просто рассказываю.
Барретта вернули в ванну. Как и в прошлый раз, он не имел ни малейшего представления о том, сколько времени он в ней провел, но ему казалось, что на этот раз пребывание в ванне было более длительным, и он чувствовал себя более слабым, когда его оттуда извлекли. Его невозможно было даже допрашивать после этого в течение трех часов, так как он не переносил любой звук.
Несмотря на все старания, Бернстейн вынужден был отступить и ждать, пока не повысится болевой порог. После этого Барретта подвергли физическим пыткам, но он их выдержал.
Бернстейн попытался обращаться с ним подружелюбнее. Предложил сигареты, отключил сдерживающее поле, стал вспоминать дни их молодости. Они спорили по различным идеологическим вопросам. Вместе смеялись, шутили.
— Теперь ты поможешь, Джим? Только ответь на несколько вопросов.
— Тебе не нужна информация, которую я могу дать. Все это есть в моем деле. Тебе нужна символическая капитуляция. Ну что ж, я буду держаться до конца. Тебе не останется ничего другого, как отступить и передать дело в суд.
— Суд может состояться только после того, как ты подпишешь заявление,
— сказал Бернстейн.
— В таком случае тебе придется продолжить следствие.
Но в конце концов его одолела скука. Он устал от бесконечных погружений в ванну, от яркого света, от электронного зондирования, от подкожных вливаний, от внезапных вопросов, ему надоело видеть осунувшееся лицо Бернстейна, а передача дела в суд казалась единственным выходом из создавшегося тупика. И Барретт подписал признание, которое подсунул ему Бернстейн. Он представил список руководителей Фронта Национального Освобождения. Фамилии были вымышленными, и Бернстейн знал это, но был удовлетворен. Именно видимости капитуляции он и добивался.
— Суд состоится на следующей неделе, — объявил Бернстейн.
— Поздравляю, — сказал Барретт. — Ты мастерски поработал, чтобы сломить мой дух. Я потерпел полное поражения. Моя воля сломлена. Я сдался во всех отношениях. Ты преуспел в своей профессии, Джек.
Взгляд, которым удостоил его Джекоб Бернстейн, был сплошной серной кислотой.
В объявленное время начался суд. Не было ни присяжных, ни судебных поверенных. Перед пультом компьютера восседал правительственный чиновник. Признание Барретта ввели в логические цепи машины. Устное заявление Барретт сделал прямо перед микрофоном, встроенным в пульт. В ходе судебной процедуры надо было обозначить дату поступления новых сведений по делу, и благодаря этому Барретт узнал, что было лето 2008 года. Он провел в предварительном заключении двадцать месяцев.
— Вердикт: виновен по всем пунктам обвинения. Джеймс Барретт, мы приговариваем вас к пожизненному заключению с отбыванием наказания в лагере «Хауксбилль».
— Где, где?
Ответа не последовало. Его увели.
Лагерь «Хауксбилль»? Что это такое? Похоже, что-то связанное с машиной времени.
Очень скоро Барретт получил ответ на свои вопросы.
Его привели в просторное помещение, наполненное невероятными машинами. В самом центре была расположена светящаяся металлическая платформа диаметром в шесть метров. Над ней, спускаясь с высокого потолка, висело скопление различной аппаратуры весом во много тонн, переплетение колоссальных поршней и силовых сердечников, похожих на готовое напасть доисторическое чудовище… или, может быть, на гигантский молот.
В помещении было полным-полно техников с сосредоточенными лицами, которые возились возле многочисленных пультов и информационных дисплеев. С Барреттом никто не разговаривал. Его запихнули на огромную, похожую на наковальню, платформу, расположенную под чудовищным молотом. Все вокруг него бурлило кипучей деятельностью. Не слишком ли много шума из-за одного сломленного политического заключенного, подумал он. Они что, именно сейчас собираются выслать его в лагерь «Хауксбилль»?
Помещение озарилось розоватым светом. Однако еще долгое время ничего не происходило. Барретт стоял терпеливо, чувствуя себя несколько глупо. Затем прозвучал голос откуда-то снизу:
— Как калибровка?
— Прекрасно. Мы зашвырнем его ровно на миллиард лет назад.
— Погодите секунду! — завопил Барретт. — На миллиард лет…
На него никто не обращал никакого внимания. Он не мог пошевелиться. Послышалось пронзительное завывание, ноздри его уловили какой-то незнакомый запах, а затем он почувствовал боль. Такой острой, такой разрушающей боли он не испытывал всю свою жизнь. Казалось, на него обрушился молот и расплющил его. У него потемнело в глазах. Он был нигде. Он…
…падал…
…падал…
…приземлился…
…приподнялся оглушенный, весь в поту, ничего не понимающий.
Он был уже в другом помещении, но с таким же оборудованием, и вокруг были не суровые лица техников-исполнителей. Он узнал эти лица. Члены Фронта Национального Освобождения… люди, которых он не видел столько лет, люди, которые были арестованы и чье местонахождение было неизвестно.
Встречал его и Норман Плэйель со слезами на глазах.
— Джим… Джим Барретт… в конце концов и тебя тоже сослали сюда, Джим! Не спеши подниматься. У тебя темпоральный шок, но он скоро пройдет.
— Это лагерь «Хауксбилль»? — хрипло спросил Барретт.
— Это лагерь «Хауксбилль». Какой есть.
— Где он?
— Не где, Джим, а когда. Мы на миллиард лет в прошлом.
— Нет, нет. — Он стал трясти головой. Значит, все же машина Хауксбилля действует и слухи оказались правдой. Вот куда высылают самых закоренелых. — Джанет тоже здесь? — спросил он.
— Нет, — ответил Плэйель. — Здесь только мужчины. Двадцать-тридцать узников, как-то умудрившихся выжить.
Барретт едва верил в это. Но они помогли ему спуститься с Наковальни и повели показывать мир, в котором ему предстояло жить. Он смотрел на голые скалы вокруг, круто обрывающиеся к серому морю, на голый берег, и сознание того, что все это правда, обрушилось на него с еще более мучительной болью, чем Молот несколько минут назад.
14
В темноте Ханн сначала не заметил Барретта. Он медленно поднялся, вздрагивая от ошеломляющих воздействий путешествия сквозь время, а через несколько секунд сел на край Наковальни, свесил с нее ноги и стал ими раскачивать, чтобы улучшить кровообращение. Затем сделал несколько глубоких вздохов и соскочил на пол. Свечение поля прекратилось в ту самую минуту, когда он появился на Наковальне, и теперь он осторожно брел в темноте к выходу, стараясь ни на что не наткнуться.
Барретт внезапно зажег свет и спросил:
— Чем это вы здесь занимались, Ханн?
Молодой человек отпрянул, словно его ударили в живот. Он стал ловить ртом воздух, отпрыгнул назад на несколько шагов и вскинул руки вверх, принимая защитную стойку.
— Ответьте мне, — сказал Барретт.
Ханн, казалось, пришел в себя после первоначального испуга. Он бросил короткий взгляд мимо массивной фигуры Барретта в сторону выхода и произнес:
— Пропустите меня, пожалуйста, я этого сейчас объяснить не могу.
— Для вас лучше, если вы все объясните незамедлительно.
— Всем будет лучше, если я воздержусь, — настаивал Ханн. — Пропустите меня.
Барретт продолжал загораживать дверь.
— Я хочу знать, где вы были сегодня вечером и что вы делаете возле Молота?
— Ничего, просто изучаю, как он устроен.
— Минуту назад вас не было в этой комнате. Затем вы появились как бы ниоткуда. Так откуда же вы появились, Ханн?
— Вы ошибаетесь, я стоял как раз позади Молота, я не…
— Я видел, как вы упали, то есть выпали на Наковальню. Вы путешествовали во времени, так?