Лика не дослушала. Она повернулась и побрела к дому. Ей не было ни больно, ни обидно. Ей было никак. Она не плакала, потому что не было слез. Была немного удивлена, но больше ничего не ощущала. И это казалось странным.
Лика медленно шла по ковру из опавших листьев и думала, что в груди у нее пусто. И что он ее не любит и никогда не любил. Потому что, если бы любил, то не смог бы так поступить…
Она достигла-таки дна той черной пропасти, а достигнув, умерла.
Артур уехал. Лика не видела его после того разговора в саду. Теперь она была холодна и спокойна. Страсть, душившая ее, испарилась, оставив лишь горечь разочарования. Крылья были сломаны, она не могла больше летать, даже не смела поднять к небу глаза, погруженная в ледяную пучину. «Остудил Господь мне душу ледяным покоем нелюбви», — думала она вслед за Анной Андреевной Ахматовой, твердя эту строчку, как молитву.
Лика тщательно скрывала от всех свою мертвую душу. Так тщательно, что даже Марина, внимательно наблюдавшая за ней, ни за что не могла уцепиться.
— Как ты? — спросила она ее, когда Артур уехал.
— Да ничего, — с уверенностью солгала Лика. — Наверное, это лучшее из того, что могло бы случиться. По крайней мере самый безболезненный выход из ситуации. — Она вздохнула.
— Полагаешь? — прищурившись, уточнила сестра. — Хочешь сказать, что тебе не больно?
— Нет, — Лика покачала головой, потом поняла, что, пожалуй, переигрывает, и продолжила: — Не то что не больно. Было больнее, когда он находился тут и я не могла его видеть, понимаешь? Больнее от того, что он жил в одном доме со мной, но не желал меня видеть. Уж пусть лучше будет в другом городе. Мне так спокойнее. Я не живу в надежде, что всякий момент могу с ним столкнуться.
— Да, понимаю, — кивнула Марина. — Что ж, все что ни делается, — к лучшему, — философски заметила она.
— Конечно, — согласилась Лика, надеясь, что ей вполне удалось обмануть и успокоить сестру.
Лике не хотелось, чтобы она за нее переживала, беспокоилась, но, наверное, еще больше ей не хотелось, чтобы сейчас к ней кто-нибудь, пусть даже такой близкий человек, как Марина, приставал с расспросами. Лучше притвориться, что все совсем неплохо, что и было-то все не так сильно и не так глубоко, а теперь почти уже прошло. Только бы не лезли к ней в душу.
И расспросов не последовало, потому что Марина, если и не поверила ей стопроцентно, то хотя бы сделала вид, что удовлетворена ее ответом, и Лика была ей за это признательна. Впрочем, и Эльдар вел себя так же деликатно. И Лика постепенно привыкла играть новую роль.
Так прошел еще месяц. Месяц, во время которого жизнь потихоньку вернулась в прежнее русло, нарушенное появлением в доме Артура. За это время разговоры о нем сошли на нет, и Лика только знала, что у него все в порядке.
Конечно, она его не забыла, он ей снился, мучая ее, потому что в этих снах всегда был рядом, любящим и нежным. Но, просыпаясь по утрам, она старалась забыть увиденное, внушая себе, что ничего нельзя вернуть, что она его, может быть, даже больше никогда не увидит. Словом, Лика старалась смотреть на случившееся, как на эпизод в ее жизни, ушедший в прошлое. Даже пыталась отыскать в своей короткой любви плюсы. Тот же опыт — «сын ошибок трудных»…
Близился Новый год. Лику пригласили отметить его за городом, и она согласилась. Компания была молодая, веселая — восемь парней и только пять девчонок. Они приехали к кому-то на дачу — огромный двухэтажный коттедж — нарядили елку, растущую во дворе, и шумно принялись за подготовку праздничного стола.
Лика нарезала ветчину, когда нож, выскользнув из рук, упал на пол, оставив на ее большом пальце неглубокий порез.
— Ой! — вскрикнула она.
К ней подскочил высокий сероглазый шатен, взял руку, поднес пораненный палец к губам и слизнул алую струйку. Она ошарашенно уставилась на него. Тут кто-то из девчонок уже принес йод и пластырь, и парень ловкими движениями стал обрабатывать порез. Когда дело было сделано, он, смущенно улыбаясь, представился:
— Олег, — на Лику смотрели добрые серые глаза. — Может быть, ты забыла, как меня звать?