Они оба, можно сказать, переживали медовый месяц. Любовью занимались везде, где только было возможно, — в лесу, на пляже, в лифтах, у нее дома, пока родители смотрели телевизор в соседней комнате, в его машине. Валерка купил-таки подержанный, но все еще в приличном состоянии «Опель». Он учил ее всему, что знал сам, и она оказалась на редкость способной ученицей — очень скоро Валерка стал поражаться тому, какая страстная женщина из нее получилась. Всякий раз, оставаясь с нею наедине, отдаваясь ее губам и рукам, он испытывал такие эмоции, что все, бывшее в его жизни до нее, казалось ему неудачной подделкой. Ни с кем прежде Валерка не испытывал и десятой доли того, чем одаривала его эта девчонка. Он любил ее. Любил за то, что даже когда они были не в постели, она смотрела ему в глаза так, будто все еще занималась с ним любовью. Это сводило его с ума. Для него не существовало других женщин, кроме его Светки. От одного только сознания, что Светка принадлежит ему, у Валерки кружилась голова.
Друзья подтрунивали над тем, как он ее оберегал.
— Смотри, Валерыч, — как-то сказал Серега, — потщательнее сдувай со Светки пылинки, а то, упаси Господи, какая-нибудь из них останется и испортит твоей принцессе настроение!
Валерка фыркнул, в дальнейшем сразу постарался пресекать подобные шуточки, но выражение «потщательнее сдувай пылинки» как-то прижилось, его он потом слышал не единожды и всякий раз в самый неподходящий момент. Сначала оно доводило его чуть ли не до бешенства, что еще сильнее подзадоривало друзей, но потом как-то смирился. Что тут плохого? А вот насчет так же прижившегося словечка «принцесса» никогда не возражал. Ведь Светка действительно была его принцессой, девочкой из сказки, которая по непонятно какой причине снизошла до него и была с ним. Почему — этого он не понимал, но оттого еще сильнее ею дорожил, еще сильнее ее любил. Ему совершенно серьезно казалось, что она во сто крат лучше его самого, красивее, умнее, добрее, прекраснее…
Так было до февраля. А в феврале умерла его бабушка. Эта смерть его подкосила. Бабушку он буквально боготворил, и не было больше для него столь же значимого человека, чьим мнением он настолько дорожил бы, перед кем так же преклонялся бы, кого так же безмерно уважал бы и обожал.
Он не верил в случившееся, не хотел принимать, не мог понять — НЕУЖЕЛИ теперь ее нет на свете? Валерка не мог смириться с этой потерей. Считал ее слишком жестокой и несправедливой. А еще… он очень испугался смерти.
Валерка был настолько поражен своим горем, что у него началась депрессия. Он отошел отдел, перестал посещать лекции, целыми днями лежал на диване в своей квартире, задернув шторы, то тупо глядя в экран телевизора, а то просто уставившись в потолок. Его ничего не интересовало, лень было даже шевельнуться лишний раз, такая нашла апатия. Валерка почти не ел, зарос темной густой щетиной, ему никого не хотелось видеть, и даже Светкино присутствие только раздражало. Даже она не могла его растормошить, у него вдруг пропали и желание и страсть.
Думал ли он тогда о чем-нибудь? Конечно, думал, но все о вещах довольно отвлеченных — в основном о смысле своей, да и вообще человеческой жизни. Он искал для себя этот смысл и не находил его. Все, что Валерка делал до этого, все, к чему он стремился, теперь казалось ему скучным, обыденным, на самом-то деле вовсе не нужным.
Как-то раз, случайно включив телевизор, он услышал, что идет набор воинов-контрактников. Валерка внимательно досмотрел передачу до конца и принял решение. До сих пор служба в армии не казалась ему заманчивой перспективой, хотя, окончив училище, он должен был бы пойти служить. Но не пошел, как и большинство его друзей, а теперь, потеряв интерес к собственной жизни, вдруг решил, что армия это то, что ему сейчас нужно.
Светка плакала чуть ли не навзрыд, когда он сообщил ей, что идет служить и, мало того, заключил контракт на два года.