Для передачи этого необъятного простора китайские художники выработали множество живописных приемов. Одним из самых распространенных была любовная передача мелочей, которая требует восприятия пейзажа на близком расстоянии, откуда его нельзя сразу охватить, так что приходится его читать, как строчки текста, свершая по картине как бы прогулку, поднимаясь на горные кручи, перебираясь через мостки и водопады вслед за маленькими фигурками путешественников. Внося в картину четвертое измерение, временное начало, мастера не могли думать о последовательном перспективном построении пространства в глубь картины. В тех случаях, когда пейзаж можно охватить одним взглядом (166), впечатление глубины достигалось системой намеков, недосказанностью, которая позволяла мастерам претворить пустой и плоский лист бумаги или кусок шелковой ткани в воздух, туман и дымку.
Во всем этом китайская живопись обнаруживает близость к каллиграфии, к письменности, к поэзии. Недаром один китайский теоретик говорил, что поэма — это картина в словах, картина — это поэма в красках. Китайская поэма состоит из мало связанных друг с другом слов. В одной китайской поэме сопоставлен ряд таких слов: падать — цветы — иметь желание — следовать — течь — вода. Течь — вода — не иметь — чувство — быть привязанным — опадать — цветы. Требуется особое вдохновение, чтобы в этих бессвязных словах прочесть стихотворные строчки вроде:
Цветы, ниспадая, полны желанья плыть по ручью, но ручей равнодушен к упавшим цветам.
Сходным образом и китайская картина должна быть «додумана» зрителем. Недаром китайцы искали в картине мысль даже «там, где не прошлась рука художника», а в одной китайской картине Ма Юана (XII в.) «Рыбак на осенней реке» маленькая лодка его видна на фоне почти не тронутого кистью шелка, но глаз невольно «читает» эту плоскость как бесконечную ширь туманного простора. Все это помогло выработать лаконический язык, в котором нет ничего лишнего и вместе с тем каждый образ требует истолкования. Аллегоризм, т. е. условно зашифрованный смысл, был глубоко чужд духу китайского искусства. Истолкование художественного произведения должно было вытекать из самого изображения, и соответственно этому наполняться жизненным человеческим смыслом.
Китайская живопись — это живопись по шелку тонкими, прозрачными красками. Возможно, что первоначально они были несколько ярче, свежее, чем теперь, но несомненно, что уже в старину живопись была основана на нежном тональном соотношении красок. Такую тональную живопись можно было найти в конце первого тысячелетия во всем мире только в китайской живописи и в византийской миниатюре. Нежные полутона китайцев едва уловимы, красочные оттенки невыразимы в словах; краски то сливаются и слабо тлеют, как гаснущий костер, то вспыхивают яркими искрами. Шелковая ткань, едва тронутая краской, вибрирует красочными оттенками, кажется прозрачной и воздушной.
Китайские живописцы иногда вовсе отбрасывают краски, пользуются одной тушью и бумагой, и все же они достигают впечатления воздушности, легкости, насыщенности тона и глубины. Китайские мастера безупречно владели рисунком; несмотря на туманную дымку, царящую в их пейзажах, они никогда не позволяли себе неопределенности, расплывчатости форм. Самый штрих отличался большой выразительностью, как в каллиграфическом письме. В рисунках тушью исправления были недопустимы.
Каждый китайский пейзаж имеет свою ритмическую основу. В тех случаях, когда видна далекая цепь гор, картина образует вытянутый по горизонтали прямоугольник; при этом каждое пятно не только означает определенный предмет и характеризует чередование планов, но еще превосходно связано с другими пятнами, красиво оживляет плоскость шелка (166). Когда рисуется гористая местность с торчащими друг над другом острыми вершинами гор (168), выбирается вертикальный формат, очертания гор связаны друг с другом тем, что постепенно вырастают одно над другим. Плавному контуру гор противопоставляется колкий узор развесистых сосен, выполненных как бы в другом ритмическом ключе.