Выбрать главу

Да, влюбленные чаще всего довольствуются сравнениями и количественными обозначениями. «Ты любишь меня больше, чем ее?» – спрашиваем мы. «А ты будешь любить меня меньше, если я сделаю не так, как ты хочешь?» Мы боимся встретить любовь с открытым забралом. Мы думаем о ней как о своего рода несчастном случае, дорожной аварии, приключившейся с сердцем. Это чувство, которое пугает нас больше, чем жестокость, насилие, ненависть. Нас сбивает с толку и приводит в замешательство неопределенность этого слова. В конце концов, любовь предполагает крайнюю уязвимость. Мы вооружаем человека остро заточенным ножом, раздеваемся догола, а потом просим его подойти поближе. Что может быть ужасней?

Если бы жительница Древнего Египта каким-то чудом оказалась на автозаводе в Детройте, то она, разумеется, была бы сбита с толку. Для нее все выглядело бы непривычно – например, то, что от одного прикосновения к стене помещение озаряется светом, от другого – наполняется теплым, «летним» ветром или потоками холодного, «зимнего» воздуха. Ее поразили бы телефоны, компьютеры, мода, язык и обычаи. Но, увидев, как мужчина и женщина украдкой целуются в тихом уголке, она понимающе улыбнется. Представители любых эпох и жители любых континентов понимают, что такое любовь. Точно так же они интуитивно чувствуют притягательность для них той или иной музыки, даже когда не могут в точности объяснить, что именно она выражает или почему им нравится музыка одного композитора, а не другого. Наша египтянка, предпочитающая подобное птичьему щебету звяканье систра, и современник XX века, любитель напоминающего клацанье челюстей тяжелого рока, разделяют страсть к музыке, понятную им обоим. Так и с любовью. От древности к современности менялись ценности, обычаи, правила этикета, но не величие самой любви. Да, все мы отличаемся друг от друга походкой, жестами, манерой одеваться, но ведь и деловой костюм, и саронг – все это одежда. Любовь тоже любит одеваться как можно разнообразнее: одни ее наряды причудливы и (на наш вкус) шокируют, другие – более привычны, но все они – часть гигантской фантасмагории. Наше сердце – как танзанийский природный парк Серенгети с его разнообразием ландшафтов и животного мира, где стираются различия между эпохами и народностями. Здесь все костры пылают одинаково.

Помните, с каким чувством вы прощаетесь с любимым? Разлука – это больше чем сладостная грусть; расставаться – значит рвать себя на части, если вы с любимым составляете одно целое. Это ощущение сродни мукам голода, и поэтому в обоих случаях мы говорим о боли. Вот почему Амура изображают с колчаном, полным стрел, – потому что иногда любовь пронзает сердце болью. Любовь – благотворная жестокость. Обыденная, как роды, любовь тем не менее – редкость: она всегда застает врасплох, и ей невозможно научить. Каждый подросток открывает ее заново, каждая пара определяет ее по-своему, каждый родитель изобретает ее сам. Люди ищут любовь, как если бы она была городом, погребенным под песками пустыни, – городом, где удовольствие – это закон, где улицы вымощены парчовыми подушками, а солнце никогда не заходит.

Если это так очевидно и широко известно, тогда что такое любовь? Приступив к созданию этой книги, я занялась изысканиями потому, что у меня было много вопросов, и еще не знала, какие ответы на них смогу найти. Как и большинство людей, я верила тому, о чем мне рассказали: что понятие любви было изобретено древними греками, а романтическая любовь началась в Средние века. Но теперь я знаю, насколько недостоверной оказалась эта молва. Романтическую любовь можно обнаружить и в самых ранних рукописных источниках, созданных человечеством. И большинство слов любви, и образы, которыми пользуются влюбленные, не менялись тысячелетиями. Но почему же на ум приходят одни и те же образы, когда люди описывают свои романтические чувства? Меняются обычаи, культура и вкусы, но не сама любовь, не сущность самого чувства.

«Животное притяжение», как мы иногда ее называем. После страстного свидания женщина может назвать мужчину, с которым она переспала, «настоящим животным», подразумевая, что это – похвала его сексуальности. Если она скажет это ему сама, да еще и в шутку зарычит – утехи можно продолжать. И правда: разъяснение множества наших любовных обычаев можно найти в животном мире. Здесь много параллелей. Самцы животных часто дарят своим избранницам нечто подобное обручальным кольцам; самки проверяют благосостояние самцов, а «скромность», в том числе напускная, – такая же козырная карта для самок птиц, насекомых или пресмыкающихся, как и для наших женщин. В этой книге я иногда упоминаю о брачном поведении других живых существ – хотя и не очень пространно, потому что уже подробно писала на эту тему в других моих книгах. Думаю, повторяться будет лишним. (Я сделаю только одно исключение, когда расскажу, что думаю о поцелуях.)