Основная разница между федерациями этолийскою и ахейскою сводилась к тому, что в первой вовсе не было столь значительных городов, как Сикион, Коринф, Аргос, Мегалополь или Спарта; городской быт совсем почти не развился в Этолии и в тех частях средней Эллады, которые наитеснее примыкали к этолийскому союзу; самый Ферм, состоявший из нескольких поселков, был скорее сборным местом союзников, а не городом-государством в смысле эллинском. Здесь почти не существовало той формы политического быта, привязанность к которой препятствовала бы слиянию малых и слабых народностей с более многолюдною и сильнейшею. Поэтому-то в недрах этолийской федерации мы не находим стремлений к отпадению, проявление которых не раз колебало федерацию ахеян в самых основах ее. Союз ахейский с самого начала и до последнего времени был соединением городов, в числе коих иные имели блестящую историю, прославили себя успехами в искусствах и философии, в торговле и промышленности. В своем устройстве и поведении ахейская федерация обнаруживает гораздо большую сознательность и последовательность, нежели этолийская; она могла выдвинуть немало искусных политических деятелей и полководцев. Преобладание городского быта в ахейском союзе по сравнению с этолийским выразилось в особой системе голосования в союзном собрании, по городам: тогда как союзные собрания этолян по-своему составу и поголовной подаче голосов были только расширявшимся по мере возрастания самого союза собранием племени, в ахейском собрании каждый город располагал одним голосом наравне с прочими, безо всякого отношения и к величине города, и к числу присутствовавших на собрании его граждан.
Далее, в политическом и военном отношении главную силу этолийской федерации составляли сами этоляне с привычками, нравами и учреждениями, в мало измененном виде перешедшими в эпоху Полибия из доисторического прошлого.
Ядро ахейской федерации составили также незначительные городские поселения собственных ахейцев, во взаимных отношениях которых сохранилась еще память о той поре, когда они жили небольшими поселками и для обсуждения и решения общих дел сходились вместе у святилища «Соборного Зевса»; такими же символами исконного единения и родства были культы Аполлона у этолян и Зевса Ликейского у аркадян. Дима, Патры, Тритея и Фары положили начало ахейской федерации в 124-ю олимпиаду, около времени похода Пирра в Италию (280 г. до Р.X.). Событие не ознаменовалось начертанием договора на столбе, так как оно было не более как восстановлением исконных отношений, на время упраздненных македонскими владыками. Древнейшее известие о существовании ахейского союза приурочивается к 374/373 г. до Р.X. и находится у Страбона и Диодора Сицилийского198*. После восстановления союза ахеяне как один народ упоминаются впервые в афинской надписи 266/265 г. до Р.X., когда к союзу не принадлежали еще Тегея, Мантинея, Орхомен, Кафии. Изданная и объясненная первый раз Рангави, надпись относится к так называемой Хремонидской войне199*. Что союзные отношения существовали и раньше, доказывает такая же организация италийских колоний ахеян, выведенных туда в конце VIII в. до Р.Х.: Сибариса, Кротона и колонии последнего, Кавлонии. По примеру метрополии италийские города соорудили святилище Соборного Зевса, выбрали место для общих собраний и совещаний; формального договора с начертанием на столбе не было и здесь.
Однако ростом военной силы и политического влияния ахейский союз обязан был гораздо больше другим пелопоннесским республикам, соединившимся вокруг первоначального ядра и превосходившим города ахеян богатством и значением в Пелопоннесе. Обращение ахейского союза в сильную политическую организацию начинается присоединением к ней Сикиона и развивается по мере вступления в нее Коринфа, Аргоса, Мегалополя и других городов Аркадии. Правда, и в числе деятелей Этолии видное место занимали уроженцы локрского Навпакта и акарнанского Страта, как например стратеги Агелай и Ликиск200*; но большинство этолийских стратегов выходили все-таки из среды самих этолян. Не то мы наблюдаем в ахейской федерации. После Марга из Каринии, первого единоличного стратега Ахаи (255 г. до Р.X.), направление союзной политике давали уроженцы новых городов союза: Сикиона, Аргоса и особенно Мегалополя. Достаточно напомнить, что сикионец Арат впервые вывел ахейскую федерацию за пределы собственной Ахаи, шестнадцать или семнадцать лет занимал должность союзного стратега и в течение тридцати трех лет был главным руководителем союзной политики; одним из влиятельнейших стратегов, трижды избираемым на эту должность, был Лидиад аргивянин; восемь раз был стратегом мегалополец Филопемен; продолжателями его политики явились также мегалопольцы Ликорт и Полибий; Диофан, Аристен, Диэй, имена которых связаны с позднейшим периодом независимости Ахаи, были тоже родом из Мегалополя. Из пятнадцати союзных стратегов, родина коих нам известна, только пять были собственные ахеяне: Архон и Ксенарх из Эгиры, Эперат из Фар, Ксенон из Патр и Калликрат из Леонтия; все прочие, притом более влиятельные, — из городов, примкнувших к союзу. Сам историк в следующих немногих словах резюмирует историю ахейского союза: «Начинателем и руководителем во всем этом предприятии должно почитать сикионца Арата, борцом и довершителем дела — мегалопольца Филопемена; утвердил и укрепил его на некоторое время Ликорт вместе с людьми, преследовавшими общие с ним цели»201*. Зато ахейский патриотизм Мегалополя оказался выше всякого искушения. По словам Полибия, Клеомен никогда не находил ни одного сторонника или предателя ни в Мегалополе, ни в Стимфале, также аркадском городе202*. Между тем в Пеллене, собственном ахейском городе, жители сами помогли Клеомену выгнать союзный гарнизон203*. Словом, Сикион, Аргос и Мегалополь, а не Дима, Патры или Эгий, определяли судьбу и значение федерации.
По своему составу и положению входивших в него городов ахейский союз был несравненно ближе, нежели этолийский, пониманию и привычкам просвещенного гражданина эллинской республики. Тогда как объединительное движение этолян больше напоминает политику Рима, дарованием гражданства приобщавшего италийские племена к римской народности, в союзе ахейском цветущие города Пелопоннеса не утрачивали своей индивидуальности и взамен некоторых прав суверенитета приобретали со вступлением в союз новые средства для достижения своих целей и более широкое поле деятельности для выдающихся граждан. По сравнению с ахейским этолийский союз с преобладанием грубых этолян должен был представляться Полибию делом насилия и неправды, помимо других мотивов неприязненного отношения историка к Этолии. Историк не мог не иметь в виду притязаний Спарты на гегемонию, а равно расширения этолийской территории за счет соседей, когда писал: «Нигде в такой степени и с такою последовательностью, как в государственном устройстве ахеян, не были осуществлены равенство, свобода и вообще истинное народоправство». «Так как ни один из первоначальных участников не пользовался никаким преимуществом, напротив всякий вновь примыкающий вступал на совершенно равных правах, то устройство это быстро достигло поставленной заранее цели, ибо имело двоякую надежнейшую опору в равенстве и милосердии»204*.