В заключение настоящего очерка нам остается изложить существенные черты союзной организации ахеян.
К сожалению, для характеристики взаимных отношений между центральной властью союза и отдельными членами его мы не располагаем документом, равносильным по значению надписи Уссинга, которая проливает свет на союзное устройство этолян. Однако и здесь эпиграфические свидетельства, особенно орхоменская надпись, объясненная Фукаром и Диттенбергером, значительно восполняют литературные известия. Сверх того, показания историков об ахейской федерации гораздо обильнее и яснее, нежели об этолийской, а это помогает раскрыть подлинную связь и смысл некоторых исторических явлений, односторонне освещенных историком, который или сам был участником событий, или черпал свои сведения из не беспристрастных источников.
Когда Фюстель-де-Куланж или Фримен противополагают ахейскую федерацию этолийской, как союз равноправных членов на одной стороне, произвол и господство на другой, то нельзя не видеть в таком заключении новых историков зависимости от суждений главного свидетеля, Полибия. Равенство, свобода, истинное народоправство, в основе коих лежало благородство ахеян и милосердие, были, по выражению Полибия, причиною и источником объединения и благополучия пелопоннесцев в ахейской организации. Во всех своих предприятиях ахеяне преследовали только благо союзников, свободу отдельных государств, объединение пелопоннесцев; в этом они видели высшею награду за все труды, какие поднимали на себя. Для полноты единства Пелопоннеса в ахейском союзе недоставало, по мнению нашего историка, только общих стен, которые и внешним образом превратили бы всех пелопоннесцев в равноправных граждан единой общины: «во всем остальном существовали единообразие и сходство в отдельных городах и в целом союзе; все пелопоннесцы имеют одни и те же законы, пользуются общими мерами, весом и монетою, имеют общих должностных лиц, членов совета и судей». Когда Филипп и союзники собирались идти войною на этолян, они обязывались помогать друг другу в борьбе с этолянами за возвращение отнятого у каждого из них, восстановить исконные учреждения у всех, кто по принуждению вошел в этолийский союз, «дабы они владели своими полями и городами, избавлены были от гарнизонов и от дани, жили независимо по исконным законам и установлениям»237*. Самая публичность и торжественность подобных заявлений способна укрепить в читателе ту мысль, будто союзное устройство этолян держалось единственно на терроре, насилии и вымогательствах, будто ахеяне во всем своем поведении держались начал, не имевших ничего общего с порядками этолийского союза.
Раньше мы собрали свидетельства надписей и историков, далеко не отвечающие тем краскам, в каких представляются этоляне Полибию и Ливию. С другой стороны, из истории ахейского союза мы уже знаем некоторые факты, разрушающие идиллическую картину взаимных отношений ахейских союзников. В меньшем еще согласии с нею находятся позднейшие события в ахейском союзе из времени Филопемена и следовавшего за ним, т.е. из того времени, когда наконец ахейский союз вмещал в себе весь Пелопоннес. Этот период ознаменовался жестокостями против Спарты и Мессены; оба города предпочитали зависимость от Рима принадлежности к союзу ахеян. Внутри союз раздирали междоусобные распри238*. В действительности ни ахеяне, т.е. союзные власти ахеян, ни отношения к ним союзных общин не представляли собою чего-либо исключительного или совершенного по сравнению с порядками в других политиях. Преимущество ахеян, как и этолян, состояло в применении к общежитию федеративных начал, которые при наличности других условий способны были бы объединить Элладу и спасти от завоевания.
Единство политической организации выражалось прежде всего в том, что все граждане союзных общин носили имя ахеян, происходили ли они из городов собственно ахейских, или вошедших в союз в разное время. Так, в афинской надписи, относящейся ко времени после вступления в союз Мессении (191 г. до Р.X.) и объясненной Рангави, упоминаются в числе победителей на афинском празднестве Менандр, сын Мениппа, ахеец из Аргоса, Никомах, сын Леонида, ахеец из Мессены, и в трех местах начертано было женское имя аргивянки из Ахаи. В орхоменской надписи не раз повторяется, что орхоменцы стали ахеянами239*. Согласно с этим монеты союзных городов имеют после имени города, чеканившего монету, имя ахеян: коринфян ахеян (или ахейских), сикионян ахеян, элейцев ахеян, тегеян ахеян и пр. На лицевой стороне монет изображен Зевс, патрон ахейского союза, на оборотной — другое союзное божество, панахейская Деметра240*. Плутарх свидетельствует, что со вступлением Сикиона в союз граждане его стали именоваться ахеянами; то же самое о всех ахейских союзниках передает Полибий241*. Как свидетельства надписей, так и начертания на монетах показывают, что союзные общины владели, так сказать, двойным правом гражданства: местного и общесоюзного ахейского. Можно думать, что принадлежность к союзной организации ослабляла местную исключительность, свойственную древнеэллинским общинам. Вероятно, звание ахейского гражданства облегчало натурализацию в отдельных союзных общинах; по крайней мере относительно Арата, сикионца по происхождению, мы знаем, что в Коринфе он имел дом, а в Аргосе был выбран местным стратегом. За отсутствием других аналогичных примеров мы должны, впрочем, считать положение Арата в Коринфе и Аргосе исключительным как последствие дарования ему этими городами гражданства за оказанные услуги. В одной из ахейских надписей мы имеем довольно длинный список лиц, которым ахейский город дарует права гражданства во внимание к особым заслугам каждого, а в другой надписи, плохо сохранившейся, определяются и условия получения такового права242*.
В чем состояло единство мер и весов в ахейском союзе, мы не знаем за отсутствием каких-либо об этом сведений.
Орхоменская надпись, содержащая в себе не самый акт включения Орхомена в союз, но состоявшееся вслед за сим соглашение по устроению некоторых дел в новом союзном городе, поименовывает союзные божества, которые должны быть призываемы в свидетели одинаково обеими сторонами, подлежащими властями ахеян и орхоменян. Следовательно, политическое единство союза выражалось в признании общесоюзных божеств: «Зевса Амария, Афины Амарии, Афродиты и всех божеств».