— Пожалуйста… Пожалуйста, коснись…
Но не думаю, что он расслышал.
Он переключился на плетеную девятихвостку, и, ай, вот от нее и правда больно. Меня оставили голым перед ее хлесткими ударами, укусами и уколами, перед жжением моего собственного пота.
Комнату наполнил шум. Его дыхание, мое дыхание.
Потом мои крики, хотя больше я ни о чем не просил.
Он знал, где стоило остановиться. Как дать боли охватить, но не сломать. И когда я превратился в ее создание — бездумное и дрожащее — он вошел в меня и начал трахаться, одна рука на моем плече, вторая — на бедре. Потом, уже сбиваясь с ритма, потянулся к моим соскам, скрутил их, пока я не закричал, и кончил.
Он получил свое, но все еще удерживал меня в той же позе — распятым на кресте и насаженным на его обмякший член. Я дернул цепи — конец сессии, конец сексу, пожалуйста — но он обхватил меня рукой и силком протащил через боль и усталость, одиночество и печаль, пока у меня снова не встало.
— Давай. — Его дыхание взъерошило мне волоски на шее. Я почти не узнал его с этим голосом не-Господина.
Тело, прижатое к спине, пихнуло меня в чужую ладонь. Заставило трахать ее, как будто мне того хотелось. Не знаю почему, но именно это и столкнуло с края, о котором я даже не подозревал, заставив кончить с тихим стоном — самое близкое подобие капитуляции, что я себе позволил со времени ночи с Тоби.
Он подтянул штаны и отвязал меня, проверил, ничего ли не затекло, помазал спину. Я оделся, чувствуя себя осоловелым, пустым и охваченным невнятным беспокойством.
— Не хочешь повторить? Почаще, чем раз в год, я имею в виду, — развернулся он ко мне на выходе из игровой комнаты.
Значит, я угадал. Мы уже были здесь раньше.
— Не знаю. Я, на самом деле, не практикую регулярные встречи или что-то долговременное.
— Я в курсе.
Что-то в его тоне заставило меня остановиться и поднять взгляд. Он, наверное, на несколько лет старше меня, красивый, как англичане с квадратной челюстью и волосами цвета стали. Его очень легко представить в зале заседаний и, судя по дому, моя догадка была недалека от истины.
— Это не мое дело, — пожал он плечами. — Решай сам. Я буду рад время от времени приводить тебя сюда, чтобы отхлестать и использовать. Тебе ведь этого хочется, так?
Я кивнул и сказал себе, что уже слишком стар, слишком знаком с этим танцем, чтобы покраснеть.
Мы со скрипом поднялись наверх в нашем кожаном клубном облачении. Смехотворно. Как же невероятно смехотворно. Он вытянул руку, чтобы остановить меня у входной двери. Кажется, в последнее время я часто беседую в коридорах — мысль, которая, естественно, напомнила мне о Тоби и его не совсем подставленных для поцелуя губах.
Я все сделал правильно. Так будет лучше.
Но… чтоб его. Так на меня подействовать за одну единственную ночь.
— Ты исполняешь приказы, Ди, но не подчиняешься. И это, конечно, тоже твой выбор, не подумай. Но… — Глаза Господина Как-Его-Там на мгновение встретились с моими. — Тебе точно нужно именно это?
Я был уверен, что обычно не настолько очевиден. Внутри кольнули встревоженность и толика вины, заставив огрызнуться.
— Не думаю, что это твое дело.
— Нет, но могло бы стать. — Он не отводил взгляда. Что-то я в нем несомненно видел — теперь, когда обратил внимание — некую харизму, возможно. — Я готов сделать это моим делом.
— Почему? — спросил я, прищурившись.
— Почему нет? Мне нравится тебя трахать, нравится хлестать плеткой. Я хотел бы поставить тебя на колени, и, по-моему, ты и сам того хочешь.
Харизма там или не харизма, это уже слишком. Слишком много от него, по крайней мере.
— Да ты вообще ни черта не знаешь о моих желаниях.
— Не знаю, но только потому, что ты сам не сказал.
Я попробовал представить себе будущее с этим мужчиной, чьего имени до сих пор так и не вспомнил. Как бы все сложилось, что бы стало значить для меня. Картинка не вырисовывалась, казалась невозможно чужеродной. Одна мысль о том, чтобы опуститься для него на колени, предложить ему частичку власти над моим сердцем, разумом и волей, обожгла глотку горечью желчи. А самая темная, самая смятенная и отчаявшаяся часть меня хотела именно так и сделать как раз потому, что даже представить такое было невыносимо, что, в свою очередь, подарило бы мне нездоровое, пугающее удовольствие. Я провез сухим языком по еще более сухим губам.
— И… и что если скажу? Расскажу тебе?
— Тогда мы их обсудим. — Для него это так очевидно, будто для того, чтобы получить желаемое, достаточно одной беседы. У него, наверное, и список имелся, по которому мы могли бы пройтись вместе. Но как объяснить, что мне хотелось именно что не беседовать о своих желаниях? — Но пределы твои я думаю расширить, имей в виду.
— Мои… мои внутренние пределы совершенно другие.
— Как и у многих, — кивнул он.
Повисла длинная пауза.
— Я не…
— Ди, я знаю, что ты был с Робертом, и вы долго прожили вместе, и мне кажется, на самом деле тебе хочется того, чего уже давно нет.
Разговор с каждой секундой становился все мучительнее. Я не мог вынести, что он знал обо мне такое. Как и то, что знал о нем я: что он проницателен, по-своему добр, что, возможно, одинок и тоже хочет большего. Если бы только существовали стоп-слова для бесед.
— Этого у тебя уже не будет, — тем временем продолжал он, — но ты мог бы иметь другое. Если сам себе позволишь.
— Тебя?
— Да.
— Я…
— Не отвечай. Подумай сначала.
Я не удержался и сглотнул.
— А если… если я…
— Тогда ты придешь ко мне, и мы поговорим. А потом опустишься на колени и позволишь мне дать то, что тебе нужно. Потому что не думаю, что я и близко подошел к твоему пределу, верно?
Я кивнул, обличенный в своей правде, своей потере и всей своей лжи. Я на секунду почувствовал искреннюю обиду на него за то, что разглядел меня и заставил, в свою очередь, разглядеть его самого. И тот факт, что нас не связывало ничего, кроме его желаний, моих желаний и едва заметного рубежа, на котором мы могли заставить их кое-как встретиться, в какой-то мере даже сделал все хуже.
Часть мыслей, должно быть, отразилась на моем лице, потому что он похлопал меня по плечу и сказал:
— Ничего страшного. Доверие нужно заработать, а ты слишком долго пробыл без Господина.
Слишком долго без чего-то, я бы сказал.
— Мне пора. — После этих слов он отступил в сторону, чтобы открыть дверь, и вдруг замер и сказал:
— Я играю на альтовом саксофоне.
— А?
Он неожиданно улыбнулся.
— Просто хотел напомнить тебе, что я не только дом, но и живой человек.
Я не был уверен, как отреагировать на данную информацию, и проследил, чтобы на лице оставалось нейтральное выражение.
— И ты решил, что альтовый саксофон это самое то?
— Зато сколько добавляет шарма, признай.
— Раньше надо было сказать. — Я постарался улыбнуться в ответ. Казалось, это меньшее, что стоит сделать. — Я бы тогда уже давно стоял на коленях.
На эту тему шутить явно не стоило, потому что он опять посерьезнел.
— Подумай, Ди. Я тебя хочу и могу быть тем, что тебе надо.
Я надел пальто и застегнулся на все пуговицы, чтобы никто не увидел, что я одет как полное чмо, и поскорее вышел на ночную улицу. Можно было бы вызвать такси, но, даже несмотря на усталость и ноющее тело, хотелось пройтись.
Ходьба заставила боль тихо петь. Сделала ее моей.
Я доехал на метро до Холланд-парка, стоя с некоторой осторожностью и наблюдая, как мое отражение идет рябью, как луна, в окнах полупустого вагона. Я далеко не сразу узнал этого человека под следами от чужого восприятия.
Было бы проще, если б он не оказался в определенной степени прав в отношении меня. Я исполнял приказы. Не подчинялся. Как можно подчиняться теням, ребусам и чужим людям? Он понял лучше, чем многие другие, и все равно считал, что мне нужна твердая рука, хороший господин, дисциплина.