Содрогаясь, мы отстранились друг от друга.
— Господи, — бормотал он, — не могу. Я никогда… Не могу и все.
Я сел поудобнее, еще толком не придя в себя и обращая слишком много внимания на влагу, что собиралась на кончике члена и дразняще стекала по нему вниз. У меня раньше были мужчины, любившие отдавать приказы, которые я не мог исполнить, просто чтобы унизить и наказать, и я не слишком возражал против такого рода игр. Но сам я уже очень давно не подходил настолько близко к потере контроля над собой.
— Ты не обязан делать со мной ничего, что тебе не хочется, — сказал я ему.
— Да я хочу. Просто… странно это. Неловко как-то.
— Я тебя никогда не поставлю в неловкое положение, Тоби. Выбор всегда за тобой.
— Но что если у меня там все волосами заросло? Или на вкус противно?
— Ничего не заросло, я же видел, помнишь? И… я чуть не кончил при мысли о том, какой ты на вкус, так что не думаю, что стоит волноваться.
— Серьезно?
Я поцеловал, довольно игриво, его аппетитное полупопие.
— Серьезно.
— Слушай, я польщен, конечно, но если кончишь, буду карать.
— Знаю. И не кончу. Я тебя не подведу. — Я прижался к нему, весь расшатанный и требующий ласки и совершенно того не стыдящийся. — Но, пожалуйста, позволь мне… доставить тебе наслаждение. Любым способом, каким хочешь.
В ответ он застонал и мелко задрожал под моими губами. Я снова его поцеловал и подразнил языком, соблазняя сантиметр за сантиметром, заветную линию, разделяющую напополам его зад, пока он не нагнулся вперед, выставив назад бедра, чтобы впустить меня глубже.
— А-а, хер с тобой, — взвыл он. — Действуй.
Я почувствовал, как он колеблется, когда его пальцы появились сзади, но внезапно плоть передо мной разошлась в стороны, и я тут же подался вперед в это мягкое потайное тепло.
Все тело Тоби застыло от волнения.
— Смотри, если не будет охеренно…
Я не дал ему шанса возразить или передумать и нажал языком, проникнув в тугое кольцо мышц одним влажным и беспощадным толчком.
Он взвыл и затрясся, весь хребет прошибла лихорадочная судорога.
— Огосподикакохеренно.
После чего делать с ним что-то стало блаженно невозможно. Тоби не мог молчать и не двигаться. А я, со всеми моими путами, не в силах был хоть как-то его контролировать. Да и не хотел. Я получал столько наслаждения, просто стоя на коленях и позволяя ему прогибаться, и тереться, и трахаться об меня, слушая, как он заходится стонами и не смолкает, как будто теряет рассудок.
Вот бы еще увидеть его — потного и взъерошенного, исступленно извивающегося на моем языке.
Но я все равно чувствую, слышу, пробую на вкус.
И вкус у него кисло-сладкий и родной — просто стопроцентного Тоби.
Он выдыхал едва членораздельные ругательства, но они падали на меня как поцелуи. Было больно — запястьям, челюсти, коленям, мошонке, члену — больно за него, больно от того, как мне его хотелось. Но главное — это ощущение: как он касался меня, как дарил эту боль, как гладил, не притрагиваясь, превращая пустоту над кожей в ласку.
— Блин, вот бы иметь еще одну руку… У меня ж член сейчас… А, з-зараза… Лори…
Внезапно звуки сменились тишиной и неподвижностью. Потом он содрогнулся, издал самый сиплый, самый надломленный вскрик, что я когда-либо слышал, и… и… Не могу сказать точно, что дальше произошло, но он оказался у меня на коленях, обмякший и в поту, и по большей части раздетый. Руки обхватили меня за талию, а голова уткнулась в плечо.
О боже, слишком много. Слишком много обнаженной кожи. Слишком много Тоби.
Я лихорадочно попытался его сбросить. Боялся, что подведу в самый последний момент. Не был уверен, кончаю я или кончается мой рассудок.
— Не могу. Не надо. — Сам не знаю, что я имел в виду, но только понимал, что из последних сил цепляюсь за скалу своего желания и вот-вот упаду. Он стянул галстук у меня с глаз, и я отпрянул, ослепленный светом. — Пожалуйста. Не могу.
— Все хорошо. — Голос Тоби осип от криков, но был таким нежным, таким невероятно нежным. — Можешь.
Не могу. Не могу. Наслаждение разрывало меня на части.
Я с трудом проталкивал воздух в легкие.
С трудом старался не разочаровать его.
Слезы все равно выступили. А может, это из-за яркого света.
Глаза Тоби превратились в пятно бесконечной синевы.
Но я смог. Сдержался, хотя чувствовал, что умираю. Потому что он сказал, что смогу, и в тот момент я ему верил, и этого оказалось достаточно. И он обнимал меня, пока я задыхался, и всхлипывал, и не кончал.
Потом наступила глубокая тишина. Ничего, кроме нашей кожи и постепенно выравнивающегося дыхания. Парадокс полноты и неудовлетворения, и мне хотелось, чтобы он никогда не кончался.
Наконец, Тоби расстегнул ремень и развязал мне запястья, на что у меня вырвался тяжелый вздох — эта свобода нещадно напоминала потерю. Он устроился поуютнее животом к моей спине и принялся растирать затекшие руки.
— Лори?
— Да?
— Слушай, вон те книги очень дорогие? В смысле, они тебе нужны?
Я моргнул потяжелевшими от влаги ресницами.
— Если только как память. А что?
— Да я тут… — Он снял соринку с ковра. — Я тут… в общем, вроде как прошелся по ним направленным спермоударом.
Затекло у меня тело или нет, а я все равно притянул его к себе и смеялся ему в шею, пока не начал задыхаться.
— И ничего смешного. У тебя салфетки есть или еще что?
— Да не волнуйся ты о них. Пойдем спать.
После всего, что мы только что сделали, было странно вот так встать и начать самые банальные приготовления ко сну. Тоби принес мне стакан воды — я и не подозревал, что хочу пить, но осушил в один присест — а я выдал ему запасную зубную щетку. Он смотрел, как я загружаю белье в стиральную машину. Я смотрел, как он безуспешно пытается расчесать волосы.
Так обыденно.
Так интимно.
И пока я выключал свет в коридоре, Тоби — все еще голый и с мятным дыханием — пролетел мимо, нырнул в кровать и укутался в одеяло, пока наружу не осталась торчать одна голова. Он довольно промурлыкал:
— Я скучал по твоей кровати.
— Так и знал, что тебе от меня что-то нужно. — Я выдернул из-под него край одеяла и улегся рядом. Плечи саднили. Завтра они на мне отыграются, но я все равно не пожалею.
— И по тебе скучал. — Он подкатился ближе и свернулся калачиком. — Обними как тогда.
— Что пожелается вашему высочеству.
Он рассмеялся и ужом проскочил мне в руки, устраиваясь в изгибе моего тела, который как будто выточили точно под него.
Мой бедный член жалобно дернулся, и я подавил всхлип усмиренного желания.
— Ух, какой ты… твердый. И горячий.
— Мягко сказано, юноша.
— И ворчун.
— Смотри пункт первый.
Он томно потянулся, потеревшись об меня, задница при этом обволокла мой ствол сладко, как персик.
— О, жестокий.
— Как ты любишь.
Зачарованный и терзаемый томительной мукой, я поцеловал его в затылок.
— Да. — В ответ по его телу прошла волна мелкой дрожи, под моими губами тут же возникли мурашки, и я… я не выдержал.
— Тоби, ну пожалуйста. Когда ты позволишь мне кончить?
Он даже не думал.
— Завтра. Внутри меня.
Я открыл рот для ответа, но из горла вырвался только стон.
— Жестокий, — прошептал он, — но милосердный.
— Идеальный, — сказал я, поймав его за запястье и прижав к себе.
— Только для тебя. — И голос такой глухой, сонный. — Как же оно все охрененно.
Я не был уверен, что смогу уснуть, когда мой член накачали обещаниями про завтра, но каким-то образом получилось. Убаюкали тепло Тоби, размеренное биение его сердца и каждый длинный медленный вдох-выдох.
Но что-то разбудило меня несколько часов спустя. Не могу сказать, что именно, но каким-то образом я знал, что Тоби тут, под боком, тоже не спит — его тело жаркое, и липкое, и напряженное, дыхание не такое ровное.