Он обернулся, чтобы взглянуть на меня.
— За что?
— За… — я легонько поцеловал его, губы до сих пор зудели, — то, что позволил мне пострадать для тебя.
Он ответил чем-то вроде «угхм», прижался еще ближе, если такое вообще возможно, и мы опять провалились в сон.
Я проснулся ближе к полудню в странном нетерпении, как в Рождественское утро. И тут вспомнил почему. Тоби растянулся на животе, раскинув руки и ноги, как бесстыжая морская звезда. Я тихонько нашарил в верхнем ящике тумбочки тюбик смазки и презерватив и, когда был готов, накрыл его своим телом и ввел в него скользкий палец.
— Доброе утро, милый. За тобой должок, и больше я ждать не буду.
— А, с-с… да. — Его голос звучал хрипло от сна и растущего возбуждения, и он раздвинул ноги еще шире, выгибаясь мне навстречу. — О-о, да.
Я расслабил и растянул напряженные мышцы и успел дойти до двух пальцев, пока он изгибался, вздыхал и вжимался в меня. Он был теплый и податливый, сплошные вихры и томно покачивающиеся руки-ноги, и пахло от него сном, сексом и немного мной.
Я поцеловал холмики его плеч — на них тоже попадались прыщики, маленькие скопления ярких звезд — и затылок сквозь завесу волос, всаживая в него пальцы, пока не довел до извивающегося, задыхающегося, нечленораздельного состояния.
— Ч-черт. Да-а. Хорошо. Как хорошо. — Хотя он вскрикнул, стоило мне прижаться к нему членом: — Погоди-погоди, хочу все видеть. Дай я буду на тебя смотреть.
— Как пожелаешь.
Я поднялся на колени и перевернул его на спину. Он вскинул ноги, обхватив ими меня, когда я толкнулся в него — неумело, неконтролируемо — мои прерывистые выдохи тяжело падали ему на кожу. Несмотря на все приготовления, в его стоне слышалась нотка боли, и я сквозь пелену безумия дернулся в сочувствии и от раздражения на собственную спешку. Я помедлил, уже глубоко в нем, силком заставляя себя двигаться осторожнее, но тут он откинул голову назад, прогнулся и предложил мне свое тело.
— Да, да, вот так. Вот так. — Его голос застрял в этом невозможном пространстве между приказом и мольбой. — Ну же, Лори, возьми меня. Возьми. Я так хочу.
Вновь полностью обезоруженный, я повиновался.
Одной рукой поймал его запястья, прижал их у него над головой, вытягивая тело в одну линию жара и нетерпения, и взял его быстро, жестко и бешено, прижав вот тут, под собой, чтобы хоть как-то выдержать это все — все наслаждение, облегчение и незамутненный восторг. Не награда за подчинение, унижение и запрет прошедшей ночи, а часть целого, продолжение. Кульминация.
— Коснись меня, — задыхался Тоби. — Хочу, чтоб ты своей рукой.
И, конечно, я так и сделал. Я бы вообще сделал все, что он скажет. Что он хочет. Каждый его горячечный приказ был словно искра у меня под кожей. И я скоро загорюсь, как птица феникс.
Его член напряженно дрожал между нашими телами, и Тоби кончил на рваном вскрике, стоило мне только неуклюже провести костяшками пальцев по жаркой влажной плоти. И все это время я продолжал в него вбиваться, мои отклики потерялись в его, а ответы Тоби — в моих, вместе со всеми границами, кто кого берет и кто кому отдается, кто доминирует, а кто подчиняется, кто покоряет и кто капитулирует. Оставив только нас и наши тела в тисках экстаза.
Он издал последний прерывистый стон и растекся по простыне. Глаза через пару секунд открылись и, еще затуманенные, сфокусировались на моих.
— Твоя очередь. Хочу увидеть, как ты улетаешь.
Так что я подарил ему и это. Последние секунды судорожного хватания за контроль, за свою суть, да за что угодно и последовавшее за ними беспомощное падение. Это наслаждение не зажгло звезд, оно уничтожало все и пугало до мозга костей — самая тотальная капитуляция из возможных.
Мягкие прикосновения — руки Тоби на моих плечах, губы — на моих бровях, тепло дыхания — потихоньку вернули меня на землю. Он обнимал меня, пока я молчал и пока меня трясло, нашептывая слова, которые не должны бы уже быть настолько нужными, до того как я хотя бы чуть-чуть не пришел в себя.
И пока я лежал в кровати — тело и разум временно приведенные в спокойное, как водная гладь, состояние — он пожарил мне яичницу и принес чай. Показал синяки, что я оставил у него на запястьях, и, улыбаясь во весь рот, заставил их целовать.
Вскоре он ушел. Мне не пришло в голову попросить его остаться, но когда закрылась входная дверь, стало слишком тихо. Я бродил по дому в халате, утонув в моменте, потерянный и практически умиротворенный.
Я подумал было вернуться к недочитанным книгам, но Тоби оставил свой след и там, пусть и нечаянно. Слава богу, не на моих журналах, но широкая полоса брызг пролегла через «Мир принятия», «Книги украшают комнату» и «Временных королей»[9]. Ничего смешного, конечно, но я все равно не сдержал улыбки.
Даже не знаю, почему Роберт их оставил. Это были его любимые книги все то время, что мы прожили вместе. Я не раз безуспешно пытался ими проникнуться, даже брал «Вопрос воспитания» с собой в Ирак в надежде, что на том безрыбье наконец-то пойдет. Но мне нравилось, что Роберт их любил. Нравилось слушать, как он о них рассказывает и цитирует, придвинувшись ко мне — смеющийся фанатик, жаждущий поделиться своей страстью.
Я принес их на кухню, чтобы протереть. Тоби даже вымыл посуду, не оставив за собой никаких следов, кроме как на мне и на паре старых книг. Я упаковал весь двенадцатитомник и отнес его в комиссионный магазин, и в доме после серого полудня как будто образовалось множество пустых мест, специально чтобы Тоби их заполнил.
По крайней мере, в понедельник опять наступит время реалий жизни и смерти, и мне не придется думать о нем до тех пор, пока он опять не появится на пороге.
Глава 6. Тоби
Блин, не могу перестать о нем думать. Дни проходят в таком «без-Лори» тумане, а синяки от пальцев светлеют на запястьях. И для меня все было как будто в сказке, хоть это и идиотизм, конечно. Но сейчас он, по крайней мере, не выставил меня на холодину, усвистав по своим делам. Теперь мне можно вернуться в его волшебное королевство, где я принц, и я счастлив, и меня серьезно так, экспертно трахают.
Ащщщщ.
На работе все валится из рук. Я роняю, передерживаю и непрожариваю. Забываю, какую кто любит яичницу, будто бы Лори теперь единственный поедатель яиц в моем мире. Пытаюсь испечь морковный торт без моркови. Засыпаю соль в сахарницы и даже не замечаю, пока один таксист не выплевывает свой чай.
Джо устраивает мне головомойку, но не увольняет. Просто много раз грозит увольнением, а это мы уже проходили. Вряд ли он реально вытурит — у Волосатого на ноге до сих пор сумасшедшая конструкция, в которой он похож на робота, а готовлю я, наверное, не хуже его. И обхожусь дешевле — без опыта и образования, так что до сих пор пашу за минималку. Которой даже бережливой обезьяне не хватит на орехи из дешевой лавки.
Хотя какая разница, все равно же живу с мамой. Как последний лузер.
Я думал о том, чтобы поговорить на эту тему с Джо, но побаиваюсь, что только хуже сделаю. Сейчас-то я один за все отвечаю, и это трудно, конечно, но все же лучше, чем если вся готовка достанется кому-то другому, а мне останется одна черная работа. Так что если я слишком надавлю на Джо, то рискую потерять все, что есть. А тогда могу и не вынести — этого «всего» у меня и так до сволочного мало.
Просто я…
Не знаю. Не знаю я, кем мне надо быть. Или как узнать хотя бы.
А скоро уже Пасха, и мы опять увидимся с моими друганами со школы. Нда, можно подумать, что их у меня целая куча, но несколько-то все же есть, и они сейчас совсем другие, полностью изменились. Как будто у них там что-то происходит, жизнь кипит, а я все еще тут, все еще такой же самый. Может, даже регрессирую, потому что они закончат свои университеты, сделают карьеры, а я… Что, что я? Так и останусь мыть посуду.
И я ведь был там, где они сейчас. Да только реальность оказалась совсем не такой, как представлялось.
Иногда я воображаю, как бросаю все и ухожу прямо посередине одной из тирад Джо. И где-то секунд на пять чувствую себя суперкруто, но потом становится так страшно, потому что я вообще, блин, понятия не имею, что делать дальше. Ну, то есть, одно дело — юристом не смог стать. А вот не смог удержаться на говенной работе в говенной кафешке — это феерический пипец.