— Я что-то упустил? — спрашивает Лори.
— Всего лишь один из шедевров, душа моя. Иди обратно к своим черепам и стетоскопам. — Джаспер слишком идеально выговаривает слова, как бывает только если ты супербухое существо экстраординарного (наверное) интеллекта.
— Знаешь, Тоби, если бы мое имя было Тобермори, я бы в жизни никому не разрешил звать меня как-то иначе.
Все инстинкты просто вопят, что я попал в общество полного гондона, но когда он на тебя вот так смотрит и улыбается, кажется, что ты — самый центр невероятной сверкающей вселенной. Мама у меня тоже бывает так делает, и иногда прямо пугает, что некоторые люди обладают настолько огромной властью, и их это большую часть времени даже не колышет.
Сам не заметил, когда, но я, оказывается, взял и просунул руку в ладонь Лори, как полный идиот. Нисколько не удивлюсь, если он сейчас отстранится, но ничего подобного. Он просто крепко сжимает мои пальцы, как будто больше никогда не отпустит. Я хочу быть частью только его вселенной, и, кажется, Лори таким способом сообщает, что все хорошо. Что не оставит меня плавать в космосе чьего-то чужого случайного обаяния.
Джаспер наклоняется вперед. Он очень красивый. Не сексуальный, как Лори, но пройди он мимо меня по улице, я бы точно обернулся. Честно говоря, Лори я люблю до визга и даже представить себе не могу, что мне захочется смотреть на кого-то другого больше, чем на него, но на Лори прохожие оборачиваться не станут. Для меня он магнит, но, думаю, если б я был не я, то дважды бы на него не взглянул. Нет, Лори не урод, конечно, но Джаспер… Джаспер — это колбаса отдельная.
Он еще и моложе Лори, но тут я предполагать плохо умею, поэтому не знаю, насколько. Но он весь такой мужчина-английская роза — фарфоровый, нежно розовый, с зеленовато-карими глазами и блестящими каштановыми волосами, как будто сошел со старинного портрета. Кажется, высокий, но мышц на нем почти нет, одни кости, кожа и элегантность. А теперь, когда я любуюсь видом, то замечаю и бледнеющие следы от ногтей и зубов, и красные пятна по всему его телу.
И мой не-гейдар внезапно дзынькает.
— Могу я звать тебя Тобермори? — спрашивает он.
Естественно, я разрешаю. Потому что от него это прозвучало как такой только наш с ним секрет — как что-то особенное. И Лори опять сжимает мои пальцы, будто говоря, что все по-прежнему хорошо. А поскольку Лори-то я верю, то слегка расслабляюсь. Может, и не страшно самую чуточку поддаться очарованию этого пьяного, голого… соблазнительно ранимого мужика.
Лори забирает у него графин-не графин и оставляет его в сторону. Джаспер протестующе мычит, но на самом деле не пытается как-то помешать.
— Вообще, Джей, тебе, пожалуй, стоит задуматься о том, чтобы одеться.
— Да какой в этом смысл?
— Социальные устои? Твое же чувство собственного достоинства? Нет, серьезно, мы опаздываем на ужин. Где твоя мантия?
— Не знаю. — Джаспер томно так откидывает в сторону руку. — Где-то.
И Лори можно сказать рычит в глубине горла. О-о, да, детка.
Стоп, мантия?
— Я ведь до этого уже оделся, — пытается помочь нам Джаспер, — значит, она где-то рядом.
— Только этой херни еще не хватало. Тоби, помоги мне найти его вещи.
Лори отпускает мою руку, делает шаг назад, и что-то хрустит под его ногой. Он резко отодвигается, открыв нашим взглядам несколько голубых фарфоровых черепков на ковре.
И да, сейчас, когда я смотрю внимательнее, в комнате царит полный разгром. Сама-то комната при этом просто невероятная — сводчатый потолок, деревянные панели, огромные окна с бархатными шторами. И книги. Охрененная куча книг, хотя большинство из них сейчас на полу. На полу вообще много чего валяется.
И вся обстановка наводит на мысль, что тут случилась какая-то адская жесть.
— Тебя что, — спрашиваю я, — ограбили?
— Можно и так сказать. — Джаспер уставился прямо на меня. Не знаю, в очках ли дело, или в свете, или в озлобленности, или еще в чем-то, но у него реально яркие глаза — золото на зеленом и серое на коричневом, целая палитра цветов.
Лори тем временем обнаружил какие-то изрядно помятые брюки и рубашку, и он кидает их в Джаспера.
— А где Шерри?
— Ушел.
— Разве он не идет сегодня на ужин?
— Если и идет, то не со мной. Невежественная колониальная пи… кхм, пилотка.
Я аж поперхнулся.
— Мужик, такими словами не ругаются.
— Какими — «колониальная»? А как еще назвать янки с манией величия?
— Нет, другим… Это мизогиния чистой воды, поскольку, ну… — Пытаюсь вспомнить что говорила мама: — «…в женских гениталиях нет ничего изначально неприятного, угрожающего или оскорбительного».
У Джаспера глумливые брови. Очень тонкие и изогнутые, как будто специально сделанные, чтобы гнобить тебя. В данный момент одна из них вскинута под таким охрененно издевательским углом.
— Да ты видел ли ее хоть раз, мой маленький эроменос? Пилотку.
Он меня так взбесил, что отвечаю, даже не задумываясь:
— Ага, мамину.
О, блин. Добро пожаловать в Молчание, население: все.
— Ну, не вживую, — поспешно добавляю я, — но мама ее часто рисует. Она художник.
По правде говоря, меня не слишком радует, что полмира видело… ну, вы поняли… моей матери, в самых детальных подробностях и в различных стадиях… jouissance, если брать мамин же термин, но это ж ее… ну, вы поняли… так что, наверное, она имеет право. Я не могу полностью примириться с тем, что это… ну, вы поняли… и мама… ну, вы поняли… но если очень постараться, то можно сказать, что там, ну… красиво, наверное — что-то такое фантастическое, как лабиринт, и во всех этих насыщенных красках… Аррргх, нет, моя собственная мать, не-не-не-не-не.
Джаспер опять на меня уставился. Кажется, он только что догадался, кто на самом деле моя мама. Капец.
Вот поэтому мне так нравится Лори — он во всем, что касается искусства, совершенно неокультуренный. И приходит на помощь, даже не зная, что меня надо спасать — бросает в Джаспера остатками одежды и настаивает, чтобы тот приводил себя в порядок, тем же самым голосом, каким выговаривает мне, когда я неприлично себя веду.
Зуб даю, Джаспера это тоже возбуждает. И он и правда начинает натягивать брюки и рубашку, пусть и сикось-накось и через задницу. В итоге нам приходится помогать, против чего он, кажется, и не собирается возражать, а только опирается на Лори, пока я застегиваю на нем рубашку и стараюсь не думать об его охерительно гладкой коже. Джаспера словно сама природа сделала для того, чтобы мучить.
Я еще в жизни не видел никого, кто бы так напивался. Как будто по нему и не скажешь, что бухой, а он — в зюзю, если вообще понятно, что я пытаюсь сказать. Это такое полное, холодное, пустое опьянение.
И мне было бы его жаль, да только все слишком запутано.
Стоит нам привести Джаспера в полуодетое состояние, как он тут же кульком падает обратно в кресло, словно в его теле нет ни единой кости.
— Лучше ты, чем я, — протягивает мне Лори свисающий с ладони белый галстук-бабочку.
Остается только вздохнуть. Да, не хочется снова смотреть, как Лори насилует галстук, но и в близкий контакт с Джаспером входить желания нет. Мало ли, вдруг мне… ну… понравится.
Я пробую завязать из разных приличных позиций — нагнувшись над ним, стоя за креслом и так далее, но ничего не получается. И хотя Джаспер молчит, я прямо чувствую, как в нем собирается туча издевки, как будто он дождется самого неподходящего момента и выльет на меня всякие: «Ох, право, не утруждай себя».
Нет, на хрен, все на хрен. И я залезаю к нему на колени.
— Пожалуй, лучше я сам, — вальяжно протягивает он, — если на большее вы не способны, иначе мы просидим здесь до утра.
— Тоби, какого хрена? — Лори. Серьезно возмущенный, судя по голосу. — Слезь с него.
Не обращая внимания на обоих — потому что я завяжу этого поганца, правильно и прямо сейчас — я хватаю Джаспера за его кудри мальчика из церковного хора, закидываю галстук ему на шею и завязываю. Образцово-показательно. Образцово, вашу мать, показательно.