— Не знаю. — Это была жалкая попытка изобразить равнодушие. Я прекрасно слышал восторг в его голосе. — Надо подумать.
— Пожалуйста.
— Ну, возможно, если со всеми переменами блюд, включая аперитив.
В середине дня мы вместе отправились за покупками. Когда появились услуги по доставке на дом продуктов из супермаркета, мы с Робертом тут же заключили договор и ни разу не пожалели. Казалось, что наши жизни, наше время гораздо ценнее потратить на что-то другое. Но сейчас, с Тоби, мне было приятно в самом обыденном плане, и я шел за ним, толкая тележку, и совершенно не чувствовал, что трачу свою субботу на какую-то ерунду.
Он шел вприпрыжку всю дорогу до дома.
— Мне уйти? — спросил я, когда мы разобрали пакеты, и все рабочие поверхности моей кухни оказались усыпаны покупками.
Взгляд, которым он мне ответил, оказался самым что ни на есть коварным. Самым что ни на есть пугающим.
— Даже не думай — ты у меня будешь частью процесса.
— В плане… загрузки посудомоечной машины?
— Не-а. — О боже. — Но сперва сделаю основу.
Так что я сел с «Таймс» за кухонным столом и не очень успешно пытался читать, пока Тоби взялся за дело. Он напевал под нос «Zing! Went the Strings of My Heart» и казался больше похожим на обычного себя.
Наконец он принялся раскатывать тесто, а затем аккуратно выкладывать его в форму, о наличии которой в собственном доме я и не подозревал.
Все, — сказал он, убирая ее в холодильник. — Теперь надо сбегать наверх за парой вещей.
— Для пирога?
— Для тебя. Дай мне где-то… минут пять. И… — наградил он меня самой зубастой своей улыбкой, — разденься.
Я замер.
— Когда ты сказал, что хочешь лимонно-безешного пирога и грязного секса, я не думал, что они будут идти вместе.
— Это твоя расплата за то, что недооценил меня.
Тоби исчез наверху, оставив меня парализованным неловкостью. Да, благодаря АГе здесь было теплее, чем в остальном доме, и меня не увидят, разве что кто-то перелезет через стену в саду и поднимется прямо на патио. Но все же раздевание посреди собственной кухни несколько пугало. Я чувствовал себя чересчур беззащитным для такого безопасного сценария. Всему виной был яркий, но холодный свет, падающий на кожу, освещающий и оголяющий все мои желания, обнаженные и недвусмысленные под лучами зимнего солнца.
Нервное предвкушение вздыбило волоски на руках.
Я не знал, как мне лучше дожидаться Тоби. На коленях? На жестком полу. Это поможет? Кусочек фантазии. Но он не говорил…
В итоге я оперся бедрами о стол и скрестил руки на груди, словно все происходящее было абсолютно нормальным.
Казалось, что Тоби нет больше, чем пять минут. Казалось, что прошла уже вечность.
Но наконец я услышал шаги на лестнице, и Тоби появился с кучей… вещей в руках. Он замер в дверном проеме, и его глаза проехались вверх-вниз по моему телу в таком неприкрытом и собственническом запале, что я почувствовал жар, смущение и легкий мандраж. Я не был уверен, что девятнадцатилетний парень должен обладать такой властью надо мной, но находил и какое-то абсурдное удовлетворение, зная, насколько я для него притягательный, что ему нравится видеть меня обнаженным и находящимся в полном его распоряжении.
Он бросил на стол пару подушек и провел пальцами по истертой до гладкости поверхности.
— Просто обалденная столешница.
— На самом деле это судейский стол. Я его купил на распродаже антиквариата.
— Наверное, поэтому у меня и постоянно возникают извращенские фантазии с его участием. — Он похлопал ладонью по древесине. — Забирайся и вставай на колени.
На столе? Я же буду так… выставлен на обозрение. По коже забегали мурашки, бросая меня одновременно и в жар, и в холод.
— Ох, Тоби, может, не надо?
Он бросил взгляд на мой предательски твердеющий член.
— Надо.
Так что я взобрался на кухонный стол, стыдящийся своего возбуждения или возбужденный от стыда, что само по себе представляло особую сладко-острую муку.
— Раздвинь ноги.
Из горла у меня вырвался звук, который абсолютно точно не был всхлипом, и я подчинился, расставляя бедра шире, а потом еще шире, пока Тоби не остался доволен результатом.
Он подложил по подушке под оба мои колена и улыбнулся:
— Ты охеренно заводишь.
Я попытался придумать что-нибудь ворчливое в ответ, но едва мог думать, едва мог дышать под взглядом Тоби.
— Что только не сделаешь для тебя, — выдал я в итоге.
— Знаю. — И в голосе у него был чистое веселье, когда он проводил ногтями по внутренней стороне моих бедер, пока я беспомощно дрожал от собственной беззащитности и пытался устоять в нужной позе, а член и приводящие мышцы бедер уже начинали ныть.
— Так. Теперь… — Тоби на секунду выпустил меня из плена своих ласк и опять завозился в принесенной куче веревок, наручников и бог знает чего еще. Он протянул руки, в одной из которых лежали «Врата ада», а во второй — анальный крюк, и снова широко улыбнулся. — Выбирай.
Тут и выбирать не надо. Я указал на «Врата ада».
— Круто. — Он бросил кольца обратно в кучу.
Секунду я пытался сообразить, что произошло, потом понял, а потом мучительно простонал.
— Ты мозговыносящий гаденыш.
Он кивнул, ни на йоту не пристыженный:
— Руки за шею.
Тут я осознал — как и всегда в какой-то момент — что могу просто отказаться. Могу слезть с чертового стола и запретить Тоби что-то со мной делать. Единственная власть, которой он здесь обладал, была та, что я сам ему вручил и мог забрать в любую секунду одним взглядом, одним словом, простейшим жестом.
Но мне не хотелось. Я желал, чтобы он взял меня, взял все — мое удовольствие, мою боль, мою гордость и мой стыд. Желал положить все это к его ногам, пока мы оба не станем свободными, пока я не стану его, а он — моим, а все остальное не порвется в клочья.
Я завел руки за шею, и Тоби надел на них наручники. Его пальцы зарылись мне в волосы, легонько потянув, отчего жаркие мурашки прокатились по хребту до самого копчика.
— Хорошо, — сказал он. — Теперь нагибайся.
Я не хотел этого делать, но мечтал, чтобы он заставил. Мне нужен был Тоби, нужна его рука — твердая и неотвратимая — чтобы контролировать мое падение. Он направлял так нежно, что я едва не заплакал от стыда и какой-то ужасной жажды. Под щекой чувствовались царапины и узелки в дереве. Тоби ощущался как просто облако тепла где-то позади, пока он стоял возле дельты, в которую превратил мое тело, унижая и раскрывая меня.
Я затрясся и поддался ему, насаженный на безжалостные мокрые от смазки пальцы. Раздался стон, но шел он от Тоби и был таким же оголенным, как, по ощущениям, я сам. И я ответил, толкаясь бедрами вверх — он должен понять, что все, чего он хочет, хочу и я. Что я хочу. Чтобы он проделал все вот это со мной. Вместе со мной. Для меня.
Рука Тоби сжалась вокруг моего члена, и чистое удовольствие от его прикосновения пронзило как самый яркий солнечный свет. Мой внезапный вскрик эхом отразился от кухонной плитки, слишком громкий, слишком резкий, слишком отчаянно демонстрирующий всего меня. Тоби нагнулся и проложил дорожку из поцелуев вниз по просительно изогнутому позвоночнику. Мои пальцы вцепились друг в друга, но рукам было не за что хвататься. Остался только Тоби, его губы у меня на коже, и все ощущения, что он будил. По правде говоря, наслаждение пугало больше боли. Оно требовало более глубокого подчинения.
Я почувствовал практически облегчение, когда он отстранился.
Но затем ощутил недвусмысленный нажим закругленного конца анального крюка, который растягивал меня все шире, продавливался глубже. Насилие притупленного сорта. Я не чувствовал боли, но казалось, она вот-вот появится, что было еще хуже и держало меня на грани вскрика. Пока Тоби не прошептал: «Дышите, доктор», и проклятый крюк не оказался внутри меня, а тело натужно пыталось к нему приспособиться, как моллюск к жемчужине.
Я это ненавидел. Обожал. Обожал, насколько ненавидел.