Ее Тоби тоже давал — его зубы и ногти оставляли покрасневшие дорожки и отметины, подарки на моей коже. К тому времени все они превратились в одно сплошное ощущение, которому я лишь отдавался. Он нашел чувствительные места — внутренняя сторона рук, края ребер, складка в паху, колено сбоку — и поджег их, как фитили, пока во мне не осталось ничего, кроме пожара и молний, и меня разрывали и собирали по кусочкам его тяжелое дыхание, дрожащие руки и горячечный шепот со словами восхищения и благодарности, любви и желания.
Потом наступила тишина и покой. Глаза Тоби нашли мои, а пальцы сомкнулись вокруг зажимов. Рывок.
Бесконечно малая доля секунды взревела в ушах. И все превратилось в боль. Всепоглощающую, всеобъемлющую, неминуемую. Вспыхнувшая кожа. Медный привкус во рту. Я не мог пошевелиться. Не решался. Только дрожал и терпел. Уступал. Вглядывался в слишком яркое зеркало агонии, пока не осталось ни грамма страха. Только самый пронзительный свет и чистый глубокий покой.
Я услышал животный надорванный крик. Мой?
— Мама родная. Мама родная, ах ты ж... — Тоби запрокинул голову назад, его горло вибрировало, рот растянулся в бессильном вскрике. Его руки — которые, я только сейчас понял, держали меня всю дорогу, — сжались на моих ногах. Еще одна волна содроганий, и он согнулся пополам у стола, со стонами вцепившись в меня пальцами.
Горло еще не прошло, но остальная боль таяла. Бесследно, как изморозь на солнце. Окружающий мир теперь выглядел иначе — четче, чище, слегка отфотошоплено, словно я вдохнул чистого кислорода. И, как ни странно, хотелось смеяться.
Тоби медленно разогнулся.
— Пипец, — ошалело произнес он. — Нет, просто… пипе-ец.
Я осторожно опустил на него глаза. Даже мои путы теперь доставляли меньше неудобства, хотя я их по-прежнему не приветствовал.
— Ты как?
— Я… Я это… — он и раньше уже раскраснелся, но сейчас умудрился залиться еще большим румянцем. — …кончил, реально. Когда ты закричал… это просто было… так охеренно красиво.
— Спасибо. — Единственное, что я смог ответить. И не в рамках игры в доминирование, а серьезно. Спасибо за боль. Спасибо за то, что веришь, будто я красив. Спасибо, что заставил меня почувствовать себя таким сильным. Спасибо, что любишь. Спасибо.
— Охренеть. — Он расстегнул ремень, стянул джинсы с боксерами, вытер себя последними и кинул их мне под ноги. Меня накрыло знакомыми запахами секса и Тоби, словно он провел по телу руками. — Ты ко мне даже не прикоснулся.
На его пальцах поблескивали следы удовольствия. Мой собственный член от такого вида заныл и начал сочиться смазкой.
— Можно я…
— Блин, еще спрашиваешь, — широко улыбнулся Тоби.
Он влез обратно в джинсы, помогая себе одной рукой, а вторую протянул мне. Я всосал его пальцы и слизал все капельки наслаждения, заработанного болью. Тоби прикрыл глаза, и я упивался, заставив его стонать для меня. Сила способности доставлять удовольствие другому — здесь, где только она и имела значение.
Наконец Тоби убрал руку.
— Спасибо.
— Ну и голос у тебя, Лори. Погоди, сейчас воды принесу.
Он застегнул ремень и метнулся к раковине. Я мог бы напомнить, что в холодильнике стоит кувшин с фильтром, но мне было все равно. По возвращении Тоби забрался на стол и, устроившись у меня между ног, поднес к моим губам чашку. Пить оказалось не слишком удобно, но это все равно была лучшая, чуть тепленькая, чуть известковая вода из-под крана, что я пробовал. И у меня и правда пересохло в горле — чему, вообще-то говоря, не стоило и удивляться, но все же несколько неожиданно, когда тебе дают что-то необходимое еще до того, как сам понимаешь, что оно нужно.
После Тоби осторожно отставил чашку в сторону и свернулся, откинувшись на мою потную грудь, которую до сих пор слегка колотило. Нестандартное, возможно, объятие, но оно мне все равно нравилось. Было в нем что-то успокаивающее — ощущение близости, пусть я и не мог обнять Тоби в ответ.
Он вытянул руку и лениво провел ладонью мне по плечам.
— Тебя уже нужно развязывать?
— Нужно?
— Полчаса где-то прошло.
Я потянулся… и поморщился. Потом это все еще аукнется. Но соврать Тоби не смог.
— Мне… мне не… нужно…
— Хорошо, — мягко улыбнулся он, глядя на меня снизу вверх сонными глазами. — Ты мне нравишься таким, а у нас еще меренга не сделана.
— Боже.
Он откинул голову назад и поцеловал меня под подбородком.
— И потом, я хочу тебя наградить.
— Как, оставив на столе, связанным и с крюком в заднице?
— Ну да, как-то так.
— Что-то мне подсказывает, что это идет вразрез со всеми санитарно-гигиеническими нормами общепита.
— Я вымою руки очень тщательно. — Он отнес чашку в раковину и старательно себя оттер перед тем, как достать из печи форму с готовой основой.
И снова принялся мне описывать, что именно делает, но я ушел в себя слишком далеко, слишком глубоко, слишком высоко, чтобы понимать большую часть сказанного. Остался только ритм его голоса, который накатывал волнами и удерживал рядом. Лимонная начинка, когда Тоби выкладывал ее в золотистую форму, была цвета солнца. И уж не знаю, из чего там делается безе, но процесс его изготовления оказался ну очень энергичным. Тонкие мышцы на руке Тоби, которой он орудовал, тянулись и сокращались.
— Тебе реально надо разориться на электрический миксер. У меня сейчас руку сведет, как у онаниста.
Но силой упорства и какой-то странной алхимии в миске из водянистой полупрозрачной субстанции образовались твердые блестящие Альпийские пики. Несколько минут спустя лимонно-безешный пирог был полностью собран и отправлен обратно в печь.
— Фишка в том, — объяснял мне Тоби, — чтобы не дать курду остыть. — Он поставил рядом со мной на стол две миски. — А то между лимонной начинкой и безе иногда получается такой непонятный влажный слой, но если курд еще теплый, то он будет выпекать безе снизу, и слои лучше соединятся друг с другом.
Раньше я уже видел Тоби страстно увлеченным, видел его уверенным в своих силах и не колеблющимся. Сейчас оно впервые не имело никакого отношения к сексу.
— Тебе ведь все это действительно нравится, да?
Он кивнул.
— Ага. Ведь круто же. — И он обвел пальцем край миски, собирая на него немного блестящей желтой начинки. — Хочешь попробовать?
— Я хочу обсосать твои пальцы. Если на них при этом будет лимонный курд — ничего, переживу как-нибудь.
— Мужик, если ты не уважаешь мой пирог, я сейчас на тебя обратно зажимы повешу.
Я подумал, что это шутка, но ужас оказался достаточно настоящим и головокружительно сладким.
— Прости меня. Не надо, пожалуйста.
— В любом случае, тут весь смысл в сочетании. — Тоби окунул палец во вторую миску и достал облако белой пены. — Готов?
— Да.
Измазанный сладким палец проник мне в рот, наполняя его и без того отдающие Тоби глубины вкусом сахара, лимона и кожи.
— О.
— Скажи супер? — Его голос звучал самодовольно, но тут оно было заслужено.
Я кивнул, обвивая палец языком в погоне за последними каплями курда.
— Еще?
— Да. Да, пожалуйста.
Он заерзал, толкаясь в стол.
— Господи, Лори, ты что, хочешь, чтоб я тут еще раз кончил? Я же обожаю, когда ты умоляешь.
А я обожал, когда он заставлял меня умолять.
Тоби подцепил еще курда с безе и мазнул ими по моим раскрытым губам, перед тем как резко запечатать их поцелуем.
Который превратился в липкую мешанину языков и вкусов — сладких, с кислинкой и согретых Тоби. С любым другим человеком я бы, возможно, обплевался. Но не с ним. Игривость Тоби оставляла меня не менее безоружным, чем его жестокость, и так же безнадежно очаровывала, вызывала настолько же отчаянное желание угодить. Мой пульс участился, внутри все прыгало в тугом восторге от подчинения, пока Тоби слизывал начинку с уголков моего рта, отчего легким не хватало воздуха, а из горла вырывались тихие стоны.