Джо заканчивает с: «Разберись, или вали, или я сам тебя вышвырну» — и отчаливает одной необъятной волной колышущегося жира и мышц, как испанский галеон на всех парусах.
Руби наблюдает за спектаклем, опершись локтями о раздатку.
— Да-а, он сегодня, эт, капитально распсиховался.
— Ага. — Я пытаюсь вести себя как будто… как будто все в порядке. Да и вообще, какая мне, на хрен, разница? Никакой. Надо только сготовить какую-нибудь жрачку для каких-то людей — и все. На одной из рабочих поверхностей телепаются клочки бумаги.
— Эй, а это что?
— Где?
— Вот! — тычу пальцем я.
— А, эт заказы, солнц.
Я лихорадочно их перебираю, словно потерпевший кораблекрушение моряк в поисках послания в бутылке.
— Какие из них первые? С каких столов?
— Ой, я уже забыла. Сорьки. — Она рассеянно пожевывает кончик пряди своих волос. И меня серьезно распирает от желания выдрать их у нее изо рта.
— Ладно, — говорю я, не узнавая собственного голоса. — Ничего. Только… посади тех американцев.
— Которых?
— Блин, Рубс, тех, что, ёпт, в дверях стоят.
Она ме-едленно разворачивается.
— Ой, да, лол.
— Слушай, давай, посади их за шестой.
— Шестой это где?
— Посади хоть куда-нибудь. Просто посади уже.
Она уплывает, и я остаюсь один на развалинах моей кухни. Пытаюсь сложить заказы в зависимости от того, как и откуда они прилетели, но это бесполезно. В итоге я просто начинаю с того, который могу прочитать, и пускаю его по держателю для счетов, словно таким образом хоть чуть-чуть контролирую происходящее.
Говорю себе: «Спокойно, все по порядку».
Да только для порядка скопилось слишком много всего, и оно прибывает быстрее, чем я успеваю с ним разделаться, а значит… Я точно не смогу взять ситуацию под контроль. Еще не начал, а уже все провалил.
И еще я странно себя чувствую — будто мне одновременно холодно и жарко, а дрожь все не проходит, что конкретно не дело, если тебе надо готовить еду. Вот только выбора у меня все равно нет.
«Все по порядку.
Английский завтрак. Так. Это я могу».
Мою руки, разогреваю гридль… и тут понимаю, что где-то половина нужной мне утвари грудой лежит под пятнадцатисантиметровым слоем уже остывшей воды в одной из раковин из нержавейки.
Вашу ма тьва шума тьва шума тьва шума ть.
Я пытаюсь что-то вымыть во время готовки, но получается, что только кое-как делаю и то, и то. А из раздатки приходит все больше заказов, а Руби не помнит, как пользоваться кофемашиной, и я роняю стопку тарелок, а времени убрать осколки нет, так что приходится просто ногой отгрести их под один из столов. А пока у меня голова болит об этом, подгорает яичница, что, вообще-то, еще надо постараться сделать, потому что, ну блин, Тоби, долбаная яичница же. И соскребая ее с гридля в сплошном потоке жира и угля, я вдруг начинаю рыдать и поливаю слезами чей-то завтрак, когда Стиви — один из наших постоянных посетителей — заглядывает ко мне и весь такой: «Вижу, ты уже на пределе, сынок» — и говорит, что придет завтра.
Знаю, он хочет как лучше. Хочет помочь.
Но я потерял клиента. Потерял, на хер, клиента.
И не могу перестать плакать.
В итоге я сбегаю в дальний угол кухни, заползаю под одну из рабочих поверхностей, где мы храним канистры промышленных размеров с майонезом, кетчупом и горчицей, и делаю себя как можно более мелким и незаметным. Таким, чтобы вообще исчезнуть, как в тот плохой год в школе, когда все узнали, что я гей.
Даже не знаю уже, можно ли считать то, что со мной происходит, плачем. Слезы есть, да, но в основном это что-то непонятное и шумное и по звуку больше похоже на икоту, и чем дальше, тем дольше оно длится, хотя мне уже больновато, потому что во рту и в горле пересохло и никак не получается нормально вдохнуть.
Я настолько растерялся и так застрял в этом бесконечном цикле задыхающегося рыдания-икания, что даже не слышу шагов. Даже не понимаю, что рядом кто-то есть, пока Лори не притягивает меня к себе в объятья, не зовет шепотом по имени и «милым» и не убирает нежно челку с заплаканных глаз.
Сперва я решаю, что крыша моя окончательно сделала ручкой. Что мне настолько погано, что уже галлюцинации вижу.
Но нет, он и правда здесь. Лори здесь, в «Сальном Джо», со мной. И это так невероятно… э-э, невероятно, что даже забываю, в каком я сейчас жутком состоянии. И просто захожусь в жалком и беспомощном счастье от того, что он рядом, что главным образом демонстрирую, покрыв его рубашку соплями и слюнями.
Немного погодя ему удается убедить меня встать на ноги, а мне — спросить, что он тут делает.
— Я за тебя волновался, — говорит он.
Не лучшая фраза, чтобы почувствовать себя на коне, но раз уж он обнаружил меня заныкавшимся за канистру Heinz, все равно поздно утверждать, будто я в порядке. Тру ладонями глаза и щеки, раз я уже, по сути, оставил всякую надежду сохранить хоть какое-то лицо.
— Не знаю, что со мной не так. Все наперекосяк.
Смотрю на него сквозь прищуренные глаза и выискиваю настороженность, или отвращение, или шок, но вижу только Лори, моего Лори, который чуть хмурится, но как когда задумался, а не разозлился.
— Пойдем домой, Тоби. Позволь я о тебе позабочусь.
Домой. Как здорово звучит. И его фраза о позаботиться обо мне — тоже.
Но я же вроде как должен уметь сам о себе заботиться.
Хватаю бутылку с водой из холодильника и осушаю ее так быстро, что аж пугает.
— Не могу. Знаю, что работа говенная, но все-таки она моя, и нам и так не хватает людей, а если я уйду, то готовить вообще будет некому. Я просто… — Оглядываю весь этот хаос, и мне опять хочется сбежать и спрятаться. — Не знаю… как… — Все, сдаюсь. Сейчас я даже предложение закончить не могу.
Секунду Лори молчит. А затем выдает: «Хорошо». И я понятия не имею, что оно в данном случае вообще значит. Он нагибается и легонько меня целует.
А потом хватает один из запасных фартуков с крючка на двери и повязывает его на себя. И пока я стою, разинув рот, широким шагом выходит в зал, захватив с собой помятую кучку заказов. Я слышу щелчки фильтра и перестук от кофемашины, а потом его голос с легкостью разрезает недовольный шум кафешки:
— Так, господа, у нас произошла техническая неполадка в системе приема заказов…
— Какая еще неполадка? — спрашивает один из американцев.
Буквально миллисекундная пауза, а затем Лори с самым каменным лицом отвечает: «Упали с держателя».
И народ смеется. Но так, по-доброму.
— Поэтому мы сейчас подадим каждому по бесплатной чашке кофе и еще раз уточним ваши заказы, а затем принесем вам еду так быстро, как только сможем.
Я работаю в «Сальном Джо» уже почти год, так что хорошо знаю местную обстановку, и прямо чувствую, как меняются настроения в зале. Отчего малость в шоке. Бесплатная чашка кофе за 99 пенсов не должна вот так брать и делать людей из недовольных довольными, но в Лори есть что-то — раньше я это видел только так приглушенно, что ли, или, может, только сфокусированным на мне. Но каким-то образом Лори заставляет тебя в него поверить. И не важно, о чем-то большом идет речь или о мелочи, но ты все равно веришь.
Дико странно видеть его вот так, когда он просто Лори, в этой замызганной кафешке.
А под занавес он, наверное, превратит для меня тыкву в карету.
Сейчас он разговаривает с Руби, обсуждая — а точнее, объясняя ей — систему нумерации столов. Это не та, которой мы обычно пользуемся, но если честно, у него, пожалуй, даже лучше. А в следующий момент Руби уже на кухне с закатанными рукавами, моет посуду — абы как, но все же лучше, чем никак. И я слышу голос Лори в зале, словно у меня приемник на него настроен, даже если не разбираю конкретные слова.
Он появляется у окна раздатки с кувшином кофе в одной руке и стопкой заказов, которые сразу вешает на держатель, в другой.
— Два английских — один без колбасы-кровянки, один с двойными сосисками. Один омлет с беконом и сыром. Одна картошка фри и порция картофельных оладий.