Я на секунду столбенею. А потом… отмираю.
И все снова становится просто.
Два английских — один без колбасы-кровянки, один с двойными сосисками. Один омлет с беконом и сыром. Одна картошка фри и порция картофельных оладий.
Это… это я могу.
И делаю. А во время готовки легонько дергаю за держатель, чтобы можно было время от времени бросать взгляды на клочок бумаги, трепыхающийся над головой. Вообще-то, напоминалка мне не нужна, но здорово, что Лори — ладно-ладно, его почерк — так близко ко мне. Для доктора пишет он аккуратно, но, может, это специально сейчас постарался. И номер стола написал в квадратике в верхнем правом углу, чтоб все четко.
Следующие заказы поступают быстро, и Лори повторяет их мне вслух, когда посылает счета по держателю, но все хорошо, я справляюсь. По правде, когда Лори рядом, мне кажется, что я все могу.
И это тоже по-своему пугает.
Когда первый заказ готов, я расставляю тарелки на раздатке и звоню колокольчиком, а раз уж чувствую себя почти здоровым, чтобы дурачиться, то еще и выкрикиваю: «Кушать подано!»
Лори тут же появляется, на секунду мы встречаемся глазами над парой английских завтраков, и он посылает мне улыбку.
Мужчина, которого я связал по рукам и ногам на его кухонном столе, пока пек лимонный пирог с безе. Который практически позволил мне заставить его страдать на людях. Который все продолжает и продолжает находить способы отдать себя мне и никак не остановится.
Не… знаю, что я сделал, чтобы… заслужить такое. Как я в принципе могу быть тем, что он хочет? Особенно теперь, когда, по сути, истерил в майонез. Ну, рядом с майонезом, но это мало спасает.
Тут дело в том, что мне легче верилось в хорошее, пока дед был жив. Но теперь его нет, и остался только я, и кто же будет мной гордиться, когда тут и гордиться-то нечем? Частички меня и частички его лежат в коробках в хосписе. И мне надо их забрать, но не хочу видеть, как на самом деле выглядят две жизни.
Спустя где-то час мы практически вернулись в нормальный режим. Я весь взмок и устал, как собака, и все еще хочу… господи… Лори сказал «домой».
Так что да. Хочу пойти домой с Лори.
Дом звучит даже лучше, чем Париж.
До сих пор не могу толком поверить, что Лори — это тот же товарищ, который пришел в ужас при мысли о том, чтобы взять меня с собой в поездку за сто километров от города. Но если он и все еще хочет умчать меня куда-то, мне отпуск точно не светит. Плюс на моем счету сейчас ровно 57 фунтов 29 пенсов.
Я реально жил в каком-то безумном пузыре и так зациклился на том, как хочу Лори и как мне его получить, что ни на секунду не задумывался, как это вообще будет работать. Ну, типа вот он хочет поехать в романтическое путешествие, а я едва могу себе позволить сводить его в KFC.
В какой-то момент сверху с топаньем спускается Сальный Джо, уже весь готовый еще раз меня вздрючить, обнаруживает, что все хорошо, что-то хрюкает себе под нос и снова уходит, даже не заметив, что в его кафешке работает абсолютно чужой человек.
Это вообще в его репертуаре.
Как только мы разделываемся с утренне-завтрачным наплывом посетителей, Лори отсылает Руби убирать со столов, а за мытье посуды берется сам. И я чувствую себя пипец как херово.
Он же доктор — нет, консультант. Закончил Оксфорд. А теперь стоит с руками по локоть в грязных тарелках и «Фейри». И все из-за меня.
Отхожу от плиты, до жути четко при этом понимая, насколько я сейчас раскрасневшийся, заляпанный и дико непривлекательный.
— Слушай, да не обязательно уже этим заниматься, у нас сейчас все нормально.
— Я без тебя не уйду.
— Да, но… — Тяну его за локоть, пытаясь остановить. — Такую-то херню делать не надо. Ты же, ну… слишком хорош для нее.
— Тоби, по-твоему, я дожил до тридцати семи лет, ни разу не помыв посуду? — Он поворачивается и оставляет кучку пузырей на кончике моего носа. По идее должно быть очень мило, да? Но на деле это просто разбивает все остатки моего долбаного сердца. — Я могу день позаниматься черной работой, ничего страшного.
Но в этом-то все и дело, верно? Я чуть было не говорю ему, что занимаюсь этой черной работой каждый день, но возле раздатки появляется Руби.
— Тут спрашивают, можешь ли ты, эт, сделать… как его… — Она хмурит брови.
— Кого? — в конце концов не выдержав, спрашиваю я.
— Ой, извини, это, рутбир флоат.
— Без корневого пива и мороженого не смогу, нет.
Пару секунд спустя она возвращается с: «А крем-соду?»
Мне хочется засунуть голову в духовку, но надо готовиться к обеденному наплыву, так что приходится отставить эту мысль. Лори оперативно расправляется с посудой, и я делаю всю нарезку, а Руби выходит покурить, и наконец у нас нарисовывается несколько свободных минут, чтобы постоять у раздатки с тостами и чаем.
По правде говоря, хотя у моей работы есть и стремные стороны — черные стороны — и я не большой фанат ставки в 5,03 фунта в час, есть вещи, которые мне очень нравятся. В принципе сама работа с едой и людьми. И эти тихие моменты, когда чувствуешь, что ты через что-то прошел и что-то создал. Пусть даже всего лишь обалденную яичницу. И меня малость мотает между радостью от того, что Лори здесь, и страхом и ужасом перед тем, что произойдет, когда он поймет, что это не бойфрендовский день на работе, где можно похвастаться своим классным мужчиной в самом расцвете лет, а моя жизнь. Серьезно. И вот для кого он на самом деле встает на колени. Кому передает контроль над своим телом.
Основная часть наших постоянных посетителей приходит в определенное время — как правило, чуть пораньше или сразу после обычных часов, когда большинство людей задумываются о завтраке, или ланче, или чашке кофе с пирожным. Так они всегда могут сесть за свой любимый столик и получить заказанное до прихода толп. Меня это в чем-то веселит — ну разве не дурость каждый день специально идти на ланч в 11:45? — но и в то же время навевает какое-то сентиментальное настроение. Как люди подстраивают свои жизни под вещи, которые для них кажутся важными. Даже если речь идет всего лишь об омлете, сделанном именно так, как им хочется.
И не то же ли самое происходит между мной и Лори?
Если не считать того факта, что я тащу его жизнь на дно вместе со своей.
Хотя мы просто стоим рядом и ничего такого не делаем и не говорим, что-то, наверное, на нас все же написано. Или, может, я слишком много распинался о своем парне, потому что народ сразу понял, что это он и есть. В смысле, те, кто спокойно относится к тому, что Лори мужик, а не девушка, а это не все, хоть и большая часть. Но остальные стараются вести себя цивилизованно. В общем, мне то и дело пожимают плечо, треплют за щеки или взъерошивают волосы, а Лори как минимум дважды извещают, что если он меня обидит, то нужные люди об этом узнают и переломают ему колени.
Что конкретно подпитывает все мои мысли о том, какие дерьмовые у него перспективы в отношениях со мной.
Но он вроде спокойно ко всему отнесся и пока еще не сбежал с воплями, даже несмотря на реальную угрозу физического насилия. И просто стоит и улыбается на… как мне кажется… довольно добродушные подначки о том, какой он совратитель малолетних. Но лично я пугаюсь, потому что помню, как его расстроила та женщина, подумавшая будто он — мой отец. Вот только не хватало дать ему еще один повод сбежать.
Поэтому я судорожно ляпаю: «Эй, может, это не он совратитель малолетних, а я — растлитель пенсионеров».
В последовавшем взрыве хохота Лори приобнимает меня за плечи:
— Тоби, милый, не надо меня защищать, пожалуйста.
Остаток дня протекает довольно спокойно, без больших подводных камней.
Если не считать Лори, который справляется со всем, словно много лет тут работает. Наверное, должно быть смешно, да? Как я из кожи вон лезу, как хочу, чтобы у меня хорошо получалось, а он просто пришел и взялся за дело так, что кажется, будто оно совсем плевое. В послеобеденное затишье я заказываю доставку продуктов на завтра, а потом выпекаю целую батарею пирожных, потому что в мое отсутствие никто не пополнял их запасы. А после ухода Руби затеваю эпическую генуборку на кухне. Стандарты надо поддерживать постоянно, и боюсь, за ними тоже не следили, пока меня не было.