Не могу заставить Лори уйти. Он вместе со мной ползает на коленях, собирает осколки разбитых тарелок и натирает пол под столами. Помогает начистить кофемашину и вытяжку и намыть все за холодильниками. Пока наконец не стягивает с меня резиновые перчатки, отправляет мою тряпку в мусорное ведро и говорит таким пугающе мягким голосом: «Если ты вычистишь еще хоть один уголок этой кухни, от нее вообще ничего не останется. Думаю, мы закончили».
Меня малость ведет и с трудом получается собрать мысли в кучку, как будто внезапно разбудили, вот только уверен, что я не спал. Кидаю взгляд на часы на стене, и, оказывается, уже полдевятого вечера. Блин.
Кухня вокруг нас вся холодная и серебристая.
— Тоби, — спрашивает Лори, — на кой черт ты вообще этим занимаешься?
— Тут надо было убраться.
— Нет, я о другом. — Он обводит жестом кафешку. — О заведении в принципе. Почему ты здесь? Почему не учишься в университете? Или в колледже, специализирующемся на общепите? Что угодно будет лучше, чем вот это.
Пожимаю плечами в ответ. Не хочется мне об этом разговаривать. Хочу только, чтоб он отвез меня домой, как и обещал, и сделал так, чтобы я почувствовал себя защищенным, и сильным, и любимым. А не тем, кто я есть на самом деле.
— А какая разница?
— Для меня — большая. — Не хочу смотреть на него, но знаю, что он на меня смотрит. Прямо чувствую размеренное тепло от его глаз.
— Ну, — срываюсь я, — а для меня — нет.
— Да господи боже, Тоби. — Ладони Лори сжимаются на моих руках, и мне это не нравится. Слишком уж все похоже на западню. — Не пора ли самому переходить от слов к, мать его, делу?
Пытаюсь отстраниться, но он слишком силен.
— В смысле?
— Ты не даешь мне что-то от тебя утаивать, и это правильно. Я и не хочу больше этого делать. Но когда я задаю один несчастный вопрос, тут же уходишь от ответа.
Что-то есть в его голосе подо всей злостью, но шум в голове мешает мне во всем разобраться. Я не чувствую… ничего. Просто хочу, чтобы он убрал руки и перестал спрашивать. И тупо смотрю на стену за его плечом.
— Почему ты на меня не смотришь? Что с тобой?
Я не заплачу. Не заплачу. Осторожно поворачиваю голову. Встречаюсь с ним глазами. И все равно едва сдерживаю слезы, потому что на вид он такой недоуменный и растерянный.
— Со мной ничего, Лори. Просто… вот это все — это и есть я. И кем я всегда был. Человек с говенной работой, потому что ничего лучше найти не смог.
Лори склоняется в мою сторону, как будто хочет поцеловать, но я отшатываюсь, и он не целует. А вместо этого складывает руки на груди — возможно, чтобы не было соблазна потянуться за мной, но в результате только выглядит далеким и неприступным.
— Это то, чем ты занимаешься, но не то, кто ты есть. Ты — умный и талантливый юноша с большим потенциалом…
— Блин, ты словно повторяешь за моим учителем литературы до того, как я словил двойку. Или за кем-то из папаш, когда они снисходили до того, чтобы притвориться, будто интересуются моей жизнью.
Он делает шаг назад.
И теперь думаю, что лучше бы не делал. Мне сейчас настолько херово, что даже не могу понять, хочу ли, чтоб мой парень меня обнял.
— Это предвзято, — говорит он таким слишком спокойным голосом, но я стопудово его задел. Вижу по губам и покрасневшим щекам. — Я не пытаюсь как-то… в каком-то смысле… заменить тебе отца, и не думаю, что ты сам этого хочешь.
Верно, не хочу, но Лори забрал то, что мне нравилось — нашу жизнь, когда он не знал всего вот этого, и я мог быть тем, кем ему казался.
Он вздыхает. Не со злостью, разочарованно. Ага-ага, слышали мы эту песню, и не раз.
— Тоби, я просто хочу, чтоб ты со мной поделился. Пожалуйста.
— Чем поделился?
— Да хотя бы объяснениями. — Он знает, насколько некрасиво это прозвучало, потому что краснеет еще больше. — То есть я хочу понять.
— Почему? — Сверлю его глазами исподлобья. — Что, внезапно моя жизнь и работа стали для тебя недостаточно хороши?
— Они для тебя самого недостаточно хороши.
Мое сердце превратилось в такой раскаленный комок. И кажется, мне сейчас будет плохо.
— Да с какого хера ты вообще знаешь, что для меня достаточно хорошо, а что — нет?
— Я не это имел в виду.
Но в его словах прозвучало все то, что я когда-либо слышал о себе: «Тобермори умный, но не старается. У Тобермори есть потенциал, но он его никак не проявляет. Тобермори нужно на чем-то сосредоточиться. Тобермори нужна дисциплина. Тобермори нужно решить, чего он хочет, и стремиться к этой цели». Я засовываю руки в карманы толстовки, чтоб не показывать, как они трясутся.
— Я просто хотел сказать, — продолжает Лори, словно думает, что поможет, — что ты можешь гораздо больше. — И это мы тоже проходили. Да только никто ни разу не сказал, что именно я могу и как того достичь. — Ты же мне вчера вечером говорил, что мечтаешь иметь свой ресторан.
Лучше б я об этом идиотизме с рестораном вообще не заикался. Теперь он будет надо мной висеть всю жизнь, вот по-любому.
— И?
— Ты поэтому бросил университет? Чтобы уйти в общепит?
Люди вечно просто капец как из кожи вон лезут, лишь бы знать, что у тебя есть какой-то план.
— Да не то чтобы.
— Тогда что случилось? — Прямо вижу, как он усиленно старается не терять терпения.
Но это меня только еще больше бесит. Заставляет упираться и бычиться, словно ничем не хочу с ним делиться. И какая-то часть мозга понимает, как это глупо и несправедливо, но все равно не могу остановиться.
— Мне там не понравилось.
— Что?.. Я не… — Он вздыхает, и такой Лори мне точно не нравится. Этот рассерженный взрослый человек, до которого не доходит, что важного в том, что Тед Хьюз срать хотел на зоопарки. Который не понимает меня. — Что это вообще значит?
И тут я почти что взрываюсь:
— То и значит, что мне там пипец как не понравилось. Что непонятного? После первого семестра я обнаружил, что плевать хотел на юриспруденцию, изучать ее не было никакого удовольствия, а уж становиться юристом — тем более. Вот и бросил, а теперь тут — работаю в единственном месте, куда взяли.
Лори молчит. И я чувствую практически удовлетворение, но такое злобное и гаденькое, словно сам себе сказал: «А я же говорил». Которое одновременно убивает, потому что одна очень грустная и жалкая часть Тоби Финча хочет, чтобы он все вот это увидел и тем не менее не перестал меня любить.
— А тебя, — выдает он в конце концов, да так осторожно, что мог бы просто пырнуть меня ножом в лицо и все дела, — тебя разве больше совсем ничего не интересует? Ничем не хочется заниматься? Ты же мог бы что-то изучать. Или улучшать свои кулинарные навыки? Начать продвигаться к собственному ресторану?
Да что он заладил с этим рестораном? В смысле… да… наверное?..
— Не знаю. — И мой голос эхом отражается от нержавейки. — Ни хера я не знаю, понятно? И никогда не знал. Всю жизнь только притворялся, и не слишком хорошо, будто действую по какому-то плану. А на самом деле нет. Вот нет и все. Нет у меня… типа… мечты или цели, и понятия не имею, как ими обзавестись и что со мной не так, что живу без них.
Прекра-асно. Опять разрыдался. Чтоб еще побольше все возненавидеть.
Рука Лори тянется ко мне через пустоту между нами, но касаться ее не хочется.
— Все с тобой так. Тебе девятнадцать. Совершенно логично, что ты еще не уверен, что делать с собственной жизнью.
— Ах вот как? И что же делал ты в моем возрасте?
Ему хотя бы хватает такта смутиться.
— Ну, я изучал медицину, но…
— В моем возрасте мама уже была знаменитой. Провела две дико успешные выставки. Две.
— Ты не обязан быть своей матерью.
— Легко сказать, когда для тебя такого варианта вообще не существовало. — Я утираю слезы и пытаюсь прожечь его взглядом сквозь мокрую серую муть. — Вот только не надо тут мне гнать, Лори.