Все произошло именно так, как я всегда и боялся.
Он пытается показать доброту, понимание и тому подобную фигню, но по сути видит потерянного и оказавшегося в тупике подростка, которому нужны его помощь и наставления.
И ладно, так и быть — я потерянный и в тупике, но я его парень, а не воспитанник. Я не хочу, чтобы меня спасали. Я хочу ставить его на колени. Обнимать. Принимать в себя. Хочу, чтоб он смеялся, и плакал, и страдал, и был счастлив, и шептался со мной в темноте, делясь своими секретами, будто я их достоин.
Хочу быть равным ему.
Но не могу. Потому что не ровня. Ёпт, да как вообще мне сделаться его принцем, когда я всего лишь нищий?
И я очень хочу сейчас к деду. Ему я всегда все рассказывал. Как когда все обзывались в школе, или когда друзья перестали со мной разговаривать, или про ту гребаную двойку, из-за которой меня не допустили к единому экзамену по литературе. И мы с ним пойдем в Гайд-парк, или на Примроуз Хилл, или куда-нибудь еще из тысячи мест, где он любил гулять, и иногда при этом будут цвести подснежники или нарциссы, или все окрасится в осенние тона, и дед мне скажет, что я — лучшая часть его жизни, и если уж я для него гожусь, то гожусь и для любого человека.
И я ему поверю.
Как.
Всегда.
— Тоби, пожалуйста. — Лори говорит так, будто я стою на краю крыши. Будто я — хомячок, которого он пытается выудить из-под дивана. Ненавижу этот тон. — Не замыкайся. Я могу помочь.
— Не нужна мне твоя сраная помощь, и обсуждать я это не хочу, иди на хрен. — Господи. Я ору. Ору и плачу уродливо и по-настоящему. — Ничего ты не понимаешь. Я так и знал, что не поймешь.
Он со свистом так втягивает воздух. И прямо вижу, как мысленно говорит себе с терпением относиться к чокнутому дрянному подростку.
— Ты не дал мне шанса понять. Никогда не доверял в… да ни в чем.
— Потому что знал, что ты именно так и среагируешь.
— Как среагирую? Я пытаюсь по…
— Да-да, ты пытаешься мне помочь. — Вашу мать. Я просто чудовище. И не могу остановиться. — И чего, думаешь сплавить меня в универ или найти другую и по-другому говенную работу, чтобы можно было погладить себя по головке за мое спасение и с чувством выполненного долга бросить?
Его глаза широко открываются, и все золотистые искорки в них поглощаются серым цветом.
— Кто сказал, что я собираюсь тебя бросить?
— Да ты меня начал бросать прямо со дня знакомства. А теперь еще и знаешь, что все хорошее сам же себе напридумывал, а на самом деле есть только… — Я обвожу жестом кухню с ее грудой лотков из-под яиц в углу и аккуратно прикрытыми пищевой пленкой пирожными. — …это.
— У нас все на самом деле, милый. И прости, что…
— Про то, что ты вечно просишь прощения, я с первой же ночи просек. Только на кой хрен мне сдались твои извинения?
Лезу в карман за ключами. Они зацепились зубчиками за шов, и слышу, как что-то рвется, когда я их выдергиваю. На то, чтобы снять его ключ со связки, уходит целая вечность. Слишком сильно у меня дрожат руки, что несколько обесценивает весь жест.
— Тоби, ты что делаешь? — У Лори в голосе появился надрыв. От страха, возможно. И мне в каком-то больном и неприглядном смысле приятно это слышать. — Я тебя не бросаю. И не хочу бросать. Почему ты так ведешь себя?
Ключ наконец-то снимается, и я швыряю его в Лори. Он поднимает руку, и тот шлепается об его ладонь и падает на пол с невыразительным звяканьем. Эта вещица, которую мне охренеть как сильно хотелось получить — и всего лишь невыразительное звяканье.
Смотрю в упор на Лори, который выглядит бледным, и оглушенным, и растерянным, и обиженным и весь расплывается сквозь слезы у меня в глазах.
— Да тебе даже слабо сказать, что любишь меня. — Это должно было сокрушить, но в действительности прозвучало как то, что оно и есть на самом деле. Как тот, кто я есть на самом деле. Пришибленный и сломленный. — И меня достало ждать, когда ты со мной покончишь. Все, я сам с тобой покончил.
А в следующий момент я уже со всех ног несусь к запасному выходу, словно в здании и правда пожар. Просто не могу больше здесь быть, только не сейчас. Не знаю, куда идти и что делать, но тут оставаться не могу.
— Тоби. Не надо. — Лори хватает меня за руку, когда я проношусь мимо него, но я резко дергаюсь, и ему пришлось бы причинить мне боль, чтобы удержать, поэтому он отпускает.
Слышу его шаги за спиной.
— Не трогай меня, — кричу я. — Отвали.
Он останавливается.
— Пожалуйста. — Голос Лори — это такой далекий, чуть надтреснутый водоворот паники и страха. — Пожалуйста, не уходи.
Я вываливаюсь на ночную улицу и бегу, не оглядываясь.
Глава 11. Лори и Тоби
Тоби исчез. Сбежал.
Первым моим инстинктом было броситься за ним, но он… велел не трогать. Сказал, что покончил со мной. И я не уверен, что перенес бы, отшатнись он от меня еще раз вот так, с глазами, полными чего-то слишком похожего на страх, слишком похожего на ненависть.
Мы ссорились с Робертом. Любые пары ссорятся. Со временем учишься не рушить при этом все до основания. Находить верный путь сквозь злость и боль друг друга. Но каким-то образом я ухитрился забыть, как… как временами обжигает ссора и как легко чувствительность к любви превращается в чувствительность к обиде. Тоби взбрыкнул, словно раненый зверь, не просто невнимательно отнесся к моим чувствам, а намеренно ударил по самому больному месту, причем совершенно внезапно, в то время как я всего лишь хотел помочь. Я попытался раздуть внутри праведное негодование, но слишком волновался за него и боялся за себя.
Что я наделал? Неужели потерял его навсегда?
Я постарался отстраниться от паники и боли, но — в кои-то веки и именно сейчас — это получалось плохо.
«Спокойно. Проанализируй ситуацию».
Судя по предыдущим разам, Тоби вернется. Ведь пришел же обратно даже в самую первую ночь, когда я заставил его уйти, и он не смог добраться до дома. Это должно было утешить. Показать, что мне можно более-менее положиться на его здравый смысл. Он не станет совершать глупостей. Нужно только подождать.
Но я все равно боялся и за него, и за себя.
Что если в этот раз все иначе? Что если его и правда достало вечно ждать меня?
И боже, почему я ни разу не сказал, что люблю его? Ведь не единожды себе в этом признавался. Даже отмечал всю абсурдность ситуации. Того, что так бессильно, безудержно и неоспоримо влюблен в мальчика девятнадцати лет. Но сказать эти слова Тоби казалось одновременно слишком трудно и слишком мелко, слишком просто, когда сидишь у его ног, и слишком сложно в обыденной тишине, вот я и молчал. Вот он и сбежал.
На случай, если он одумается раньше, чем предполагалось, я решил какое-то время подождать в этой начищенной до блеска незнакомой кухне. А когда стало ясно, что Тоби не вернется, набрал его. Звонок сразу перешел на автоответчик: «Это не Тоби. Либо меня все затрахало, либо наоборот».
Я не знал, как сказать то, что должен, поэтому просто повесил трубку.
И позвонил еще раз спустя несколько секунд в надежде, что он ответит. А когда ответа так и не услышал, выпалил что-то путаное про то, что мне надо с ним поговорить, перемежаемое извинениями и мольбами. Не преисполненное достоинства — да наверное, и не особо связное — но мне было плевать. Я просто хотел, чтобы он взял трубку.
Вот тебе и отстранился. Вот и успокоился.
Я проверил, что двери кафе заперты, чтобы не подводить Тоби, выключил свет, подобрал с пола ключ от дома и ушел через запасной выход, убедившись, что дверь за мной захлопнулась.
Может, если пойти домой, Тоби будет там? На крыльце, как и всегда. Может, он вообще сейчас уже в метро, поэтому я и попадаю все время на автоответчик?
Идя быстрым шагом к Бетнал Грин, я пытался совладать со стремительно растущим раздражением: меня накрывало недовольство на Тоби за побег и злость на себя за то, что так из-за него расстроился. А мозг все подкидывал страшные картинки — Тоби в одиночестве, или напуганный, или раненый в темноте — и сколько бы я ни пытался справиться с ними, включая логику, сердце превратилось в визжащую истеричку, которая не способна прислушаться к голосу разума.