Её истинная форма практически не отличалась от человеческого облика, что делало её особенной. Менялся только взгляд: из стервозного превращался в озлобленный. Ваторе ждал. Мужчина знал, что он ей не по зубам, но страх за Уильяма брал верх перед импульсивным прыжком. Он мог спасти только одного. Она либо вытрясет душу из Хиггинса, либо уничтожит за долю секунды Пэм, и Самаэль был не уверен, что до рассвета сумеет найти место, где мог бы закопаться вместе с ней.
— Антония, если ты их отпустишь, мы поговорим, — Самаэль не решался принять свою вампирскую форму. Она явно была не в себе.
— Я тоже пыталась поговорить с тобой, Ваторе, но ты уничтожал всё, что дорого было мне.
— Ты сама меня к этому привела, — вампир ощущал, как-то, что он так долго и старательно сдерживал последнее время, начало рваться наружу.
— Тем, что пыталась стать сильнее?
— Ты убила моё дитя! — Самаэль бесконтрольно и мгновенно вошёл в свой вампирский лик.
Антония пошатнулась. Взбодрился и Уильям. Никто из них не видел ничего подобного, это было невозможно. Казалось, что вот-вот Ваторе взлетит. Голос его звучал гораздо ниже обычного, что также сильно действовало на нервы. Пэм от страха закрыла глаза. Она ощущала, как под ней неконтролируемо возникает мокрая лужа.
Хиггинс вновь попытался вырваться, но тщетно. Самаэль оскалился и ринулся на женщину, но та… увернулась. Ваторе потерял контроль. Антония вновь откинула Уильяма Хиггинса в сторону. Самаэль не сразу понял, что направилась она к Памеле, но когда он это осознал было уже поздно. Антония схватила девушку так, что та закричала, причём не столько от страха, сколько от причиняемой ей боли. Ваторе в этот миг понял лишь одно: Пэм ему дорога. Все чувства его обострены были до предела. Он ощущал мощь в свои руках, и этими же руками накинулся на Антонию. Та поступила подло.
Она откинула Пэм в сторону, и та, ударившись головой о край раковины, упала. Пульс смолкал. Рассвет был близко.
— Я сам умру, но тебя уничтожу, — голос Самаэля до сих пор был ниже.
Ваторе кинулся на женщину, и та в ответ лишь отдалась ему. Она знала, что он не успеет закончить обряд. Она помнила, что он ненавидит низших. Она ощущала тот же самый вкус победы, как и тогда, когда убила первое дитя Самаэля. Их вражда длилась веками. Даже сейчас, умирая, Антония чувствовала себя победителем. Из неё уходили силы, но она не сопротивлялась. Она не могла уже и пошевелиться, когда Ваторе вдруг остановился.
— Быстрее, Самаэль, — прозвучал на фоне Хиггинс.
Ваторе словно испарился.
Вкус победы не пропал. Солнце было слишком близко к восходу, чтобы он успел что-то сделать.
Антония улыбнулась. Так же широко, как и тогда, когда вырывала сердце из первого обращённого Самаэлем в вампиры человека.
========== Глава 20. Дитя ==========
Самаэль ощущал, как Пэм от него уходит. Так же ярко он чувствовал приближающийся рассвет. Он убегал с девушкой на руках всё дальше в заросли, к земле, которую можно было быстро выкопать. Он перестал слушать Хиггинса и Антонию, но был уверен, что они его дождутся на своих местах.
Он быстро, но аккуратно положил Пэм на землю, после чего руками вскопал яму так, чтобы они оба в неё уместились. Сначала он уложил в землю девушку, после — лёг Сам, кое-как присыпал землёй себя и Памелу. Времени стараться не было. Солнце начало всходить. Ваторе не понимал, уложился он в срок или нет.
Самаэль переставал чувствовать то, что было снаружи. Это был знак: процесс пошёл. Вампир понял, что готов уснуть на эти сутки, и крепче обнял Пэм, стараясь не допустить просыпания меж их телами земли, ровным слоем их прикрывающей. Он должна проснуться к следующему утру, а там либо встретит рассвет обращённым вампиром, либо сгорит низшим. Самаэль принимал это.
Время проходило не так быстро, как хотелось бы мужчине. Он вспоминал Антонию. То время, когда их конфликт в полной мере проявил себя. К тому моменту у Самаэля было лишь одно дитя.
Лаэрт был прекрасным человеком. Он был единственным, кому к тому моменту Ваторе рассказал о письмах. Лаэрт знал о том, что за существо на самом деле Самаэль ещё при жизни. Он сам просил его обратить, и Ваторе не отказал в этом. Долгие века они скитались бок о бок, вместе принимая невзгоды. Лаэрт учился быть вампиром и принимал себя таким, он чувствовал, что бессмертие — это то, для чего он родился.
К тому моменту, как Самаэль отыскал очередную записку, стояла зима. Снег ровным слоем накрыл землю у кургана. Было холодно, били морозы, но вампирам не суждено было это ощущать на своей коже в полной мере.
Курган таил в себе погребальную комнату, куда оба вампира достаточно быстро проникли. Антония опередила их, сидела наверняка там не меньше суток, ведь на поверхности не осталось ни её запаха, ни следов от её ног. Она была совершенно босой и увешенной какими-то тряпками. Ваторе насторожился. В руках женщины была записка на папирусе, она уже ощущала превосходство в своих руках.
Самаэль вспомнил, как прошлое письмо выбивал из её рук и рук её потомства, как она готова была бороться с ним до последней капли крови, а после умоляла, чтобы он не убивал. Ваторе слышал в её словах подлость и хитрость, но даже без этого не прислушался бы к ним, и Антония, моля, понимала это.
Сейчас же, когда клочок папируса тлел в её руках, она внимательно изучала взглядом Лаэрта. Едва Ваторе сделал один лишь шаг, как Антония, казалось бы, исчезла. Самаэль понимал, что их отношения слишком сложны и отвратительны для того, чтобы она ушла, отчего вмиг обернулся к своему отпрыску.
Самаэль готов был кричать, он был чертовски зол и подавлен одновременно. Антония же широко улыбалась, сжимая в руке, пронзившей тело Лаэрта, сердце. Тот не мог пошевельнуться. Ваторе замер. Антония, ехидно ухмыльнувшись, пожала своими узкими плечиками, после чего сжала сердце. Лаэрт, открыв рот, пытался хватать воздух, но было тщетно: он умирал. Самаэль, стоя на месте, ничего не мог сделать с тем, что его дитя тлеет. Едва Лаэрт обратился в прах, как Ваторе кинулся на Антонию, но было поздно. Та исчезла, и на этот раз окончательно.
Долго после этого Самаэль не решался никого обращать. Они пересекались с Антонией ещё несколько раз, но та старалась убегать, всячески выдерживала дистанцию. Ваторе не стремился ей отомстить, он был уверен, что на этом их пути не разошлись. Годами он лишь копил злобу, которая сейчас достигла апогея. Он знал, что не бросит Памелу, как только они смогут покинуть своё «захоронение», но едва та встанет на ноги…
Вампир собирался найти Антонию. Он знал, что точно уничтожит её душу, уничтожит тело. Не будет издеваться, а быстро положит этой твари конец, чтобы у неё не было возможности вывернуться, как она умеет. Самаэль знал, что нет у неё сил теперь уйти или наброситься на Уильяма Хиггинса и добить его.
День проходил медленно, земля нагревалась. По ощущениям это было мерзко: горячая влага. Нельзя было открыть глаза, нельзя было отпускать Памелу. После обеда градус шёл на спад, и можно было немного расслабиться.
Обращение человека в вампиры всегда было игрой в «угадай-ку». Обращающий никогда не знал, когда проснётся от смертной жизни его дитя. Оно могло очнуться после заката или во время рассвета, но необходимо было выдерживать срок и не дать вырываться, чтобы процесс не дал сбой. Пэм явно не хотела быстро возвращаться к жизни, даже после закатала она продолжала лежать в земле неподвижно. Шла ночь, и земля остывала. Самаэль чувствовал, как сверху пошёл дождь. Вампиру страшно было лишь за то, что непогода размоет землю, которой он присыпал тела.
Чем ближе был рассвет, тем более волнительно становилось. Самаэль вновь стал чувствовать время в полной мере. Он переживал; впервые за долгое время. Когда Памела впервые сжала руку в кулак, вампир лишь крепче сжал её, предчувствуя, что та оживает. Это одновременно и обрушило часть мысленного груза Самаэля, и напрягло его ещё больше. Он не знал, получилось ли у него передать дар девушке в полной мере.