— Знаю, — сурово свел черные брови Гневный и прикусил тонкий ус. — Станьте спиной ко Мне, смотрите в зеркало, глядите себе в глаза и отвечайте, как на Божьей исповеди, на все то, о чем я буду спрашивать.
Они послушно повернулись и увидели перед собой большое зеркало — бронзовую пластину, отполированную до блеска, — и в нем свои растерянные лица.
— Вы хотите навести на рахманов княжескую дружину, чтобы она полонила нас? Да?
— Нет! — твердо ответили Беловолод и Ядрейка.
— Вы хотите, чтобы мы, свободные рахманы, стали боярскими холопами? Да?
— Нет! — снова прозвучало в ответ.
— Тогда вы хотите отравить Доброго, наше солнце земное, лучшего среди лучших? Да?
— Что ты говоришь, Гневный?! — побледнел Ядрейка. — Как ты можешь говорить это? Да пусть я провалюсь сквозь землю на этом самом месте, пусть мои кости по всей пуще растаскают волки, если мы с Беловолодом держим на уме что-нибудь худое против Доброго и рахманов. Вашу общину и дорогу к вам я знаю давно. И ни разу не навел на вас злого человека.
— Я должен сомневаться в каждом, — слегка улыбнувшись, сказал Гневный. — Мы, рахманы, как доверчивые дети. В городах и весях мы оставили свои оковы и начинаем думать, что все люди ангелы, что нет рабов, что никто на всей земле не стонет под кнутами. Вот почему я подозреваю вас, ибо я — глаза и уши общины. А сердце общины, великое, неусыпное, которое светится любовью к рахманам, конечно же Добрый.
На его глазах, казалось, блеснула слеза верности и умиления. Он вытер ее бледным сухим кулачком и вдруг совсем тихо спросил:
— А как там, наверху, дождь идет или солнышко светит?
Неожиданный вопрос сильно удивил Беловолода. Холодная тоска послышалась в голосе Гневного, растерянность и беззащитность. Этот человек показался ему смиренным кротом, обреченным всю свою жизнь копаться в земле, жить под землей.
— Будто бы ясно было, сухо, — ответил Беловолод. — А почему тебе самому не пойти, не глянуть?
При этих словах и Ядрейка и Гневный вздрогнули.
— Бог отнял у тебя разум! — воскликнул Гневный. — Я дал зарок свои земные дни провести в темноте, чтобы светло было рахманам. Да ты не поймешь, золотарь, или кто ты есть. Я хочу, чтобы светло было моим ближним, а чего хочешь ты?
— Я хочу, чтобы у меня был сын, — с упорством и даже с какой-то злостью проговорил Беловолод. — Он станет мастером-золотарем, а если надо, то и воином Полоцкой земли.
Гневный засмеялся.
— Был тут у нас один вой. Прятался. И знаешь кто? Сам полоцкий князь Всеслав. Как его на Немиге разбили, прибежал к нам раны зализывать. Не один день в моей пещере сидел, все молчал, думал. Хотели мы его сделать рахманом. Добрый с ним говорил, в веру нашу уговаривал перейти, да все напрасно. Подался князь на Днепр и в тенета к Ярославичам попал. Сам виноват, что гниет теперь в порубе.
— Не виноват он, — взволнованно проговорил Беловолод. — Он крестному целованию поверил. Изяслав и его вероломные братья, нарушившие клятву, — вот кто виноват.
— А ты тоже кончишь свои дни в темнице. — Гневный внимательно посмотрел на Беловолода.
— У рахманов же нет порубов, темниц, — вмешался в разговор Ядрейка.
— Нет, — согласился Гневный. — Зачем они нам? Самая страшная наша кара — когда изгоняют человека из общины, когда говорят ему: «Иди куда Бог поведет». Немного у нас таких людей, но они были. И все на себя руки наложили — один повесился, другой утопился, третий ни крошки хлеба в рот не взял, ни ковшика воды. Кто хоть миг побыл рахманом, не может стать никем другим. Добрый этому нас научил, и вечная слава ему от рахманов. А сейчас идите наверх. Там служба начинается, там вы увидите, как рахманы умеют ненавидеть.
Тотчас же погасли свечи и факелы, и Гневный растворился в темноте, умолк. Только и слышно было его тяжелое, напряженное дыхание.
Ядрейка и Беловолод вылезли из пещеры. Солнце ударило в глаза. Стоял ясный теплый день. Белые облака, как лохматые овечки, бежали по небосводу. Возле большого строения крутом стояли рахманы. Их было сотни две, если не больше. В центре круга, простирая руки к небу, что-то говорил Добрый. Вот он подал знак, и рахманы надели на головы островерхие шапки из собачьих шкур. Добрый вскрикнул пронзительным тонким голосом, и все рахманы, нагнувшись, взяли с земли длинные лозовые прутья. Они взмахнули прутьями, запели молитву. И уже не Доброго увидели Ядрейка и Беловолод в середине круга, а большого деревянного идола с четырьмя лицами. Добрый сидел на лавке возле молодого дубка.