Наверное, слишком безыскусно для них.
Я съела всю запеканку, собрала с тарелки шоколад, но оставила его. Я была сыта. Жан-Клод поставил руку на скатерть, оперся щекой на нее и закрыл глаза, чуть не теряя сознание от желания смаковать последние намеки вкуса. Он моргнул, словно выходя из транса. Все еще опираясь на руку, он сказал:
– У тебя еще осталось немножко взбитых сливок, ma petite.
– Я сыта, – сказала я.
– Это настоящие взбитые сливки. Они тают на языке и скользят по небу.
Я покачала головой.
– Я все! Если съем еще что-нибудь, мне точно станет плохо.
Он тяжко и долго вздохнул, и сел прямо.
– Бывают ночи, когда ты приводишь меня в отчаянье, ma petit.
Я улыбнулась.
– Забавно, иногда я думаю про тебя так же.
Он наклонил голову в полу-поклоне.
– Touche, ma petite, touche!
Он посмотрел мне за плечо и вдруг замер. Улыбка не сошла с его лица. Она была безупречной. Его лицо превратилось в пустую непроницаемую маску. И даже не оборачиваясь, я знала, что позади был кто-то, кто смог его испугать.
Я уронила салфетку, и поднимая ее левой рукой, правой вытащила файрстар. Когда я снова села прямо, пистолет был у меня в руке, на коленях. Правда, стрелять в ресторане было плохой идеей. Хотя, знаете, это была не первая плохая идея, которая пришла мне в голову.
Я обернулась и увидела, как между столиками и хрусталем к нам идет пара. Женщина казалась высокой, до тех пор, пока вы не видели ее каблуков. Шпильки, дюйма четыре. Я чуть не сломала ногу, пытаясь ходить на таких. Платье было белым, с квадратным вырезом декольте, облегающее, и более дорогое, чем весь мой наряд, даже если считать с пистолетом. Она была такой яркой блондинкой, что цвет волос сливался с платьем, на плечах было простое манто из белой норки. Волосы были забраны вверх и мерцали серебряными и хрустальными огоньками бриллиантов, обрамлявших ее волосы, как корона. Она была белой, как мел, и не смотря на мастерский макияж, я знала, что сегодня вечером она еще ни от кого не питалась.
Мужчина был человеком, но бьющая из него энергия заставляла в этом усомниться. Его загар был такого чудесного темно-коричневого цвета, который может приобрести оливковая кожа. Волосы у него были роскошно вьющиеся и каштановые, коротко подстриженные по бокам и сзади, но падающие волнами на глаза.
Глаза были чисто карие и спокойно, даже радостно, смотрели на Жан-Клода, но радость эта была темной. Он был в белом костюме и шелковом галстуке.
Они остановились рядом с нашим столиком, как я и думала. Все внимание красивого лица мужчины было направлено на Жан-Клода. С тем же успехом меня там могло и не быть. У него были очень резкие черты – от высоких скул до почти сломанного носа. Еще бы дюйм к каждой линии, и его лицо было бы некрасивым.
Вместо этого, оно было ярким, притягивающим внимание, красивым – в полном смысле мужской красотой.
Жан-Клод встал, не протягивая руки, с лицом прекрасным и пустым.
– Иветт, давно не виделись.
Она изумительно улыбнулась.
– Очень давно, Жан-Клод. Помнишь Бальтазара?
Она тронула мужчину за руку, и он тут же обнял ее за талию, легко поцеловал ее в бледную щеку. И наконец первый раз посмотрел на меня. Никогда не встречала такого взгляда у мужчин. Если бы он был женщиной, я бы сказала, что она ревнует. Английский вампирши был идеален. Ее акцент – чисто французским.
– Конечно, я его помню, – сказал Жан-Клод, – время, проведенное с Бальтазаром, всегда было запоминающимся.
Мужчина снова повернулся к Жан-Клоду.
– Но недостаточно запоминающимся, чтобы удержать тебя с нами, – он тоже говорил как француз, но в акценте чувствовалась примесь еще какого-то языка. Словно смешали синий с красным и получили пурпур.
– Я мастер на своей территории. Это то, о чем мечтают все, не так ли?
– Некоторые мечтают о кресле в совете, – сказала Иветт. Ее голос все еще был мягким, но теперь в нем появились новые нотки – будто плывешь в темной воде, где водятся акулы.
– Я не стремлюсь забраться столь высоко, – сказал Жан-Клод.
– В самом деле? – спросила Иветт.
– Именно так, – ответил Жан-Клод.
Она улыбнулась, но ее глаза остались отстраненными и пустыми.
– Посмотрим.
– Тут нечего смотреть, Иветт. Я доволен тем, что имею.
– Если так, то тебе нечего нас бояться.
– Нам в любом случае нечего бояться, – сказала я. Говоря это, я улыбнулась.
Оба посмотрели на меня так, как будто я была собакой и выполнила интересный трюк. Мне они определенно начинали не нравиться.
– Иветт и Бальтазар – послы совета, ma petite.
– Ну и молодцы, – сказала я безразлично.
– Не похоже, чтобы мы произвели на нее впечатление, – сказала Иветт.
Она повернулась ко мне полностью. У нее были серо-зеленые глаза с тоненькими черточками янтаря, пляшущими вокруг зрачков. Я чувствовала, что она пытается затянуть меня этими глазами, но у нее не получается. От ее энергии у меня побежали мурашки по всей коже, но она не могла поймать меня своими глазами. Она была очень сильной, но не была мастером. Я смогла почувствовать ее возраст, как головную боль. Тысяча лет, как минимум. Последний вампир такого возраста, который мне встретился, сбил меня с толку. Но Николаос была Мастером Города, а Иветт никогда им не стать. Если вамп не достиг статуса мастера за тысячу лет, то ему или ей это уже никогда не удастся. Сила вампиров и их возможности увеличивались со временем, но для всех существовал предел. Иветт его уже достигла. Я уставилась ей в глаза, позволяя ее силе щекотать мне кожу, но меня это не волновало.
Она нахмурилась.
– Впечатляет.
– Спасибо, – скромно сказала я.
Бальтазар обошел вокруг нее и встал передо мной на одно колено. Он положил одну руку на спинку моего стула и приблизился. Если Иветт – не мастер, то он не ее слуга. Только вампир в ранге мастера мог иметь человека-слугу. Что означало, что он принадлежит кому-то другому. Кому-то, с кем я еще не встречалась.
Почему же меня не покидало ощущение, что с этим кем-то я скоро встречусь?
– Мой мастер – член совета, – сказал Бальтазар, – и ты понятия не имеешь, какой властью обладает он.
– Спроси сначала, не все ли мне равно.
Злость осветила его лицо, глаза потемнели, он еще сильнее вцепился в мой стул. Он положил руку мне на ногу, чуть выше колена, и начал сжимать ее. Я играла с монстрами достаточно долго, чтобы знать, как чувствуется противоестественная сила. Его пальцы впивались в меня, и я знала, что он может продолжать сжимать их, пока не разорвутся мышцы и не обнажится кость.
Я схватилась за шелковый галстук, притянула его еще ближе, и ткнула дулом файрстара ему в грудь. Я заметила, как в паре дюймов от моего лица по его лицу пробежало удивление.
– Спорим, я могу проделать дыру у тебя в груди быстрее, чем ты сломаешь мне ногу?
– Ты не посмеешь!
– Это еще почему? – спросила я.
В его глазах всплеснулся страх.
– Я человек-слуга члена совета.
– Не впечатляет, – сказала я, – попробуй постучать в следующую дверь.
Он нахмурился.
– Я не понимаю.
– Предоставь ей более весомую причину, почему не стоит тебя убивать, – сказал Жан-Клод.
– Если ты выстрелишь в меня здесь при свидетелях, то попадешь за решетку.
Я вздохнула.
– Это ближе.
Я рванула его на себя так, что наши лица почти соприкоснулись.
– Медленно убери руку с моего колена, и я не нажму на курок. Будешь и дальше делать мне больно, и я попробую свои шансы с полицией.
Он уставился на меня.
– Ты бы сделала это, действительно сделала.
– Я не блефую, Бальтазар. Запомни это на будущее, и возможно, мне не придется тебя убивать.
Его рука ослабла, затем медленно убралась. Я позволила ему отстраниться, его галстук скользнул у меня меж пальцев, как отпущенная леска спиннинга. Я откинулась на спинку стула. Пистолет так и не показался из-под скатерти. Мы были самим благоразумием.