Бумер вытянул крупную, прекрасной формы руку и положил ее Аллену на колено.
— Ты был и остаешься моим добрым другом, — сказал он. — У Дэвидсона мы были весьма близки. Остались мы близки и когда я выбрал право и стал обедать в Темпле. Мы близки до сих пор. Но вещи, о которых мы говорим, касаются моего цвета кожи и моей расы. Я черный. Прошу тебя, не пытайся меня понять; старайся принимать меня таким, как есть, мой дорогой Рори.
Единственное, что мог ответить на эту просьбу Аллен:
— Это не так просто.
— Почему?
— Если я скажу, что боюсь за тебя, это будет значить, что я тебя не понимаю, то есть именно то, чего ты не хочешь слышать. Тогда мне придется вернуться к роли твердолобого полицейского, которому выпала нелегкая миссия. Я не состою в Особом отделе, но мои коллеги попросили сделать все, что смогу. Подумай, их работа высокоспециализирована и очень нелегка, но будет еще вдвое тяжелее, если ты откажешься с ними сотрудничать. Если, например, по пути на какой-нибудь прием сменишь маршрут или, никому не говоря ни слова, отправишься на прогулку по Кенсингтон Гардене. Говорю тебе это откровенно и прямо, как есть: если тебя убьют, кое-кому в Особом отделе это выйдет боком, весь отдел получит плохую репутацию в самых высоких кругах, а вековая репутация Англии как страны, где не бывает политических убийств, рухнет. Как видишь, я говорю не только про полицию.
— Полиция должна служить людям, — начал Бумер и вдруг запнулся.
— Ты хочешь сказать, что мы должны знать известные границы? — вежливо спросил Аллен.
Бумер заходил по комнате. Аллен встал.
— У тебя удивительный талант подсунуть человеку слова, которые тот вовсе не хотел говорить, — возмущался Бумер. — Я это заметил еще в добрые старые времена у Дэвидсона.
— Должно быть, я был невыносимым типом, — заметил Аллен. Школа Дэвидсона уже начинала действовать ему на нервы, и вдруг оказалось, что больше говорить не о чем. — Я отнял у вашего превосходительства слишком много времени. Простите меня. — Умолкнув, он стал ждать, когда с ним распрощаются.
Бумер грустно взглянул на него.
— Но мы же обедаем вместе, — сказал он. — Мы договорились. Все уже устроено.
— Благодарю вас за любезность, ваше превосходительство, но сейчас только одиннадцать часов. Мне пока где-то подождать?
Он запнулся. В налитых кровью глазах сверкнули слезы. Бумер с неимоверным достоинством заявил:
— Ты меня огорчаешь.
— Сожалею.
— Я был так рад, что ты приехал. А теперь все пошло к черту и ты мне говоришь «ваше превосходительство».
У Аллена дрогнули уголки губ, но одновременно он ощутил нечто совершенно иное — сочувствие. Он понимал, что совершенно не прав. Президент Нгомбваны отнюдь не был невинным ребенком. Это жестокий, могучий, а когда нужно — и безжалостный диктатор. «Правда, нужно добавить, что не забывший друзей. К тому же исключительно восприимчивый. И смешной, — подумал Аллен, силясь погасить улыбку. — Просто с ума сойти, при всем при этом еще и смешной!»
— А! — тут же воскликнул президент. — Ты смеешься! Мой дорогой Рори, ты смеешься, — и сам бурно расхохотался во весь голос. — Это уже чересчур! Понимаю, очень смешно! О чем, собственно, речь? Ни о чем! Послушай: я буду хорошим мальчиком. Буду хорошо себя вести. Скажи своим приятелям из Особого отдела, что я не убегу, пока они не попрячутся за олеандрами и не переоденутся модистками. Ну что, ты доволен?
— Я просто очарован, — сказал Аллен. — Если ты серьезно.
— Ну разумеется. Увидишь. Я буду воплощением приличий. Повсюду, — добавил он, — где ответственность будет лежать на них. То есть на территории Соединенного Королевства. Идет?
— Идет.
— И больше мне не говори «превосходительство». Ладно? По крайней мере не тогда, когда мы будем tete-a-tete, — добавил Бумер, не моргнув глазом. — Как сейчас.
— Как сейчас — идет, — согласился Аллен, и они энергично ударили по рукам.
Час, оставшийся до обеда с президентом, Аллен решил провести в поездке по городу. Потом в зале вновь появился элегантный адъютант. На обратном пути Аллен разглядывал сквозь французские окна сад, ослеплявший огненно-красными цветами, среди которых живописно били несколько фонтанов. За струями воды, переливавшейся всеми цветами радуги, на равных расстояниях маячили неподвижные фигуры в мундирах.
Аллен остановился.
— Прекрасный сад, — заметил он.
— Да? — улыбнулся адъютант. Цветные отблески из сада отражались на его сверкающих черных щеках и скулах. — Вам нравится? Президент очень его любит.