– Что дальше?
– О, так уже почти все сделано, – сказал хирург. – Весь узел выходит чистым. Сердце довольно легкое, многие не знаю этого. Оно чуть крупнее кулака, весит не больше десяти унций. Когда пустое, – добавил он, в подтверждение своих слов похлопывая себя по груди.
– Итак, доктор… надеюсь, вы не возражаете против того, что я задаю вам все эти вопросы?
– Вовсе нет.
– Может, вы расскажете нам что-то еще о том человеке, который все это совершил. Что ему понадобилось бы, кроме инструментов?
Легкое замешательство, когда он отвел взгляд от тела.
– Дайте-ка подумать. Он… должен быть сильным по тем причинам, что я уже назвал.
– Значит, это не женщина?
Марквиз хмыкнул.
– Нет, во всяком случае, ни одна из тех, с кем я имел удовольствие быть знакомым.
– Что еще понадобилось бы?
– Много света. Для проведения такой операции ему понадобился бы свет. Я не удивился бы, если б мы нашли в полости свечной воск.
Его голодный взгляд вернулся к телу. Пришлось дернуть доктора за рукав, чтобы оттащить его, когда он ринулся к кровати.
– Доктор, а что насчет его медицинской квалификации? Для этого ему нужно было бы, – я улыбнулся, прямо глядя ему в лицо, – иметь такое же хорошее образование и многолетнюю практику, как у вас?
– О, необязательно, – застенчиво сказал он. – Ему нужно было бы знать… что искать да чего ожидать. Где делать разрез. Небольшие познания в анатомии – да, но быть врачом не надо. Или хирургом.
– Безумец, вот кто он!
Это вмешался Хичкок. Чем, признаюсь, испугал меня. Все это время у меня было такое чувство, будто мы с доктором Марквизом (и Лероем Фраем) одни.
– Кем он еще может быть, кроме как безумцем? – спросил Хичкок. – И он все еще здесь, насколько нам известно, готовит новые гнусности. Разве я… Неужели больше никого не уязвляет даже мысль о нем? Ведь он все еще здесь!
Он был чувствительным человеком, наш Хичкок. Несмотря на внешнюю твердость, мог болеть душой. И желать утешения. Легкого похлопывания полковника Тайера по плечу оказалось достаточно, чтобы напряжение покинуло его.
– Спокойнее, Итан, – сказал Тайер.
То был первый, но не последний раз, когда их альянс напомнил мне своего рода супружеский союз. Я ничего не имею в виду – только то, что у этих двух холостяков был какой-то договор, гибкий и закрепленный чем-то невысказанным. Один раз – и только один (я узнал об этом позже) – они разорвали отношения: за три года до описываемых событий по вопросу о том, нарушили ли следственные суды Вест-Пойнта положения Военного кодекса. Ничего страшного не случилось. Год спустя Тайер призвал Хичкока к себе. Рана от разрыва зарубцевалась. И все это передалось в том похлопывании. Да, и Тайер был главным. Всегда.
– Уверен, все мы испытываем то же самое, что и капитан Хичкок, – сказал он. – Не так ли, джентльмены?
– Это делает честь капитану – то, что он облек это в слова, – сказал я.
– Естественно, смысл всего этого, – добавил суперинтендант, – предоставить нам больше возможностей, чтобы найти преступника. Разве не так, мистер Лэндор?
– Конечно, полковник.
Не успокоившись, ни в малейшей степени, Хичкок уселся на одну из свободных кроватей и уставился в окно, выходившее на север. Мы отнеслись к нему с уважением. Помню, я даже стал отсчитывать секунды. Одна, две…
– Доктор, – сказал я, улыбаясь, – вы можете рассказать нам, сколько времени ушло бы у человека на такую операцию?
– Трудно ответить, мистер Лэндор. Прошли, знаете ли, годы с тех пор, когда я в последний раз делал вскрытие, причем никогда не заходил так далеко. По моим предположениям, если учесть сложные условия, я бы сказал, что час. Может, полтора.
– И бóльшую часть времени отняло бы распиливание?
– Да.
– А если их было двое?
– Ну, тогда они встали бы по обе стороны и справились бы за полчаса. А вот трое были бы уже толпой. Третий дело не ускорил бы; он мог пригодиться только для того, чтобы держать фонарь.
Фонарь, точно. При взгляде на Лероя Фрая меня не покидало необъяснимое ощущение, будто кто-то освещает его. Я объяснил бы это тем фактом, что его глаза были направлены на меня, смотрели из-под полуприкрытых век – если вообще можно было допустить, что он смотрит. Потому что глаза закатились вверх, как поднятые жалюзи, и в щелках между веками серебрилась белизна.
Я подошел поближе к кровати и кончиками пальцев оттянул веки. Они на секунду застыли в этом положении, прежде чем вернуться назад. Я почти не обратил на это внимания, потому что принялся изучать следы на шее Лероя Фрая. Они не складывались в единую полосу, как я предполагал вначале, а переплетались, рисуя картину мучений. Задолго до того, как петля пережала дыхательное горло кадета, веревка вдавливалась в кожу, разрывая ее.