А Владимир Бобров тем временем уже был на фронте. Он служил в отделе артиллерийского вооружения 90-й дивизии, входившей в состав 3-го Белорусского фронта, вместе с передвижными артмастерскими снова находился в передовых порядках наступающих войск. К концу 1944 года у капитана Боброва вся грудь была в боевых наградах: ордена Отечественной войны I и II степени, два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу», две медали «За боевые заслуги».
Под самый Новый год Владимира Боброва на три дня командировали в столицу – получать новое вооружение для дивизии. Это была счастливая командировка: Новый, 1945 год, год победы, семья Бобровых встречала вместе – в Москве.
Первым в Москву перебрался один Михаил Андреевич – его перевели в столицу по приказу главка существовавшего в ту пору Наркомата вооружения, который возглавлял нарком Д. Ф. Устинов. Бобров поселился в небольшой двухкомнатной квартирке неподалеку от железнодорожной платформы Лосиноостровская, на втором этаже пятиэтажного дома. Туда вскоре приехали Тося с дочерью Аллой и Боря. А Всеволод как раз в это время стал играть в хоккейной команде ЦДКА.
Внезапное появление Володи было огромной радостью, и вся семья собралась за праздничным Столом. Не было только мамы. Мама умерла зимой с сорок второго на сорок третий.
Для Всеволода это было страшным потрясением. В то время курсанты находились в военных лагерях, связь с ними была ненадежной – только с оказией, и трагическое известие пришло к Боброву с запозданием. Быстро оформив увольнительную, он в кузове попутной машины, прячась от леденящего ветра, добрался до города, затем из конца в конец пересек его на трамвае. Но от конечной остановки до поселка СИБАКА оставалось еще два километра. Было темно и холодно. Подобрав длинные полы шинели, Всеволод побежал. Он очень спешил, однако все-таки опоздал: появился в доме в тот момент, когда все уже вернулись с кладбища.
Но за поминальный стол он не сел, а тут же отправился к могиле. Холодным декабрьским вечером в одиночестве долго стоял у свежего холмика земли, прощаясь с самым дорогим для него человеком. Именно мама всегда была главной в семье Бобровых. Она воспитывала детей и глубоко влияла на них своей мягкой, доброй натурой. Она была великой труженицей: на ее руках держался дом, она сама шила для всех одежду. Наконец, она не только любила спорт, но, как ни странно, была в семье «спортивным идеологом» и поощряла спортивные занятия детей. В детстве покупала сыновьям пирожные за каждый забитый гол, а позже непременно присутствовала на матчах с их участием. Став знаменитым футболистом, Всеволод Бобров всегда трогательно вспоминал маму и сокрушался, что ей не довелось увидеть его спортивные успехи, о которых она мечтала.
Да, он был маминым сыном, ее младшим и любимым сыном. И внезапная смерть мамы глубоко потрясла Всеволода. Еще совсем недавно мама была вполне здорова. Но вдруг – сердечный приступ, и через три дня она умерла. Стоя над маминой могилой, Всеволод, конечно, не мог знать, что и его ждет точно такая же смерть: в злосчастную июльскую пятницу 1979 года Боброва из-за сердечного недомогания привезли в госпиталь, где он и умер в воскресенье от приступа, который, зная диагноз, быстро можно было бы снять лекарством…
Встретив Новый, 1945 год, Бобровы прежде всего помянули маму. А потом каждый стал рассказывать о себе. С особым вниманием слушали, конечно, Володю – фронтовика, боевого офицера. Физическая закалка, полученная в детстве, дала себя знать: крепкий, молодой организм переборол последствия ранений. В свои двадцать четыре года Владимир Бобров ощущал прилив сил и энергии. Он уже начинал задумываться о послевоенной жизни и расспрашивал Всеволода о большом спорте, справедливо рассчитывая, что будет играть в одной из команд мастеров, скорее всего, тоже в ЦДКА.
Безусловно, Всеволод по сравнению с предвоенными временами внешне переменился неузнаваемо, возмужал и, видимо, сильно прибавил в игре. Но уж кто-кто, а Володя лучше всех знал его истинные спортивные возможности. Он очень высоко ценил способности Всеволода, однако между братьями был свой, гамбургский счет. Омские болельщики восхищались тем, что Всеволод забивал за игру по три-четыре гола. А Владимир называл эти голы рядовыми. Он так и говорил: Севка без нескольких рядовых голов не должен уйти с поля. И в понятие «рядовые голы» вкладывал будничный, буквальный смысл, имея в виду целый ряд голов. Потому что забивать в матче лишь по одному мячу считалось между братьями признаком плохой, слабой игры. Старший брат тоже не уходил с поля без нескольких забитых мячей.
И хотя за годы войны Владимир Бобров ни разу не касался ни кожаного, ни плетеного мяча, он, повзрослевший, прошедший огромную жизненную школу, уверенный в себе и знавший цену собственным спортивным способностям, не сомневался, что сможет играть в футбол и в хоккей никак не хуже Всеволода, не исключено, что и получше. Что же касается возраста, то Владимир был в самом расцвете.
Поэтому братья Бобровы, вместе встречая победный гол, подняли бокалы и за будущие совместные успехи в спорте. Оба верили в удачу и надеялись, что вскоре снова, как в прекрасные предвоенные годы, будут играть в одной команде.
Спортивный талант Всеволода Боброва в Москве заявил о себе сразу, мощно и безоговорочно.
Появившись в составе команды ЦДКА в начале зимы 1944 года, Всеволод поразил даже видавших виды армейцев. Тренировалась команда в парке у площади Коммуны, где каток заливали на месте теннисных кортов, – теперь примерно на этом месте построен Музей Вооруженных Сил СССР. И когда Бобров в первой же двусторонней игре подхватил мяч, когда он без разбега, словно пущенный из катапульты, сразу набрал полную скорость и стал одного за другим обводить противников, многие буквально ахнули. Всеволод с легкостью перекидывал клюшку из руки в руку, прикрывал мяч корпусом, и защитники не могли справиться с ним. Играющий тренер ЦДКА Павел Коротков, на собственной «шкуре» испытавший неудержимость бобровского дриблинга, был изумлен, и уже самая первая тренировочная игра бесповоротно решила вопрос о том, что новичок Бобров должен выступать за основной состав.
Но этот молниеносный успех относился только к хоккею.
Вопреки некоторым публикациям, появившимся после смерти Боброва и утверждающим, будто Всеволод заявил о себе уже в летнем сезоне 1944 года, ни один из ныне здравствующих игроков команды ЦДКА того периода не только не запомнил Боброва на футбольном поле, но до событий на катке в парке Коммуны даже не слышал его фамилии. Более того, в книге самого Всеволода Боброва «Самый интересный матч» черным по белому написано следующее: «Был жаркий августовский день 1944 года, когда я сошел на перрон столичного вокзала». Таким образом, в действительности череда обстоятельств, которые привели к открытию футбольного таланта Всеволода Боброва, была несколько иной, чем об этом сказано в большой статье о Боброве, принадлежащей перу Юрия Ваньята и появившейся вскоре после смерти В. М. Боброва. В ней сказано, будто бы Бобров приехал в Москву «в начале лета» 1944 года. Эти, казалось бы мелкие, разночтения на самом деле отражают различные мнения по поводу того, кто именно «открыл Боброва». Подробнее об этом будет рассказано в главе «Легенды и действительность».
Павел Михайлович Коротков, играющий тренер команды ЦДКА тех лет, а также многие другие люди, которые в годы войны были непосредственно связаны с Всеволодом Бобровым, так объясняют его появление в составе армейских футболистов.
В то время большинство игроков совмещали футбол с хоккеем. И когда в марте 1945 года завершился очередной хоккейный сезон, команде ЦДКА предстояло выехать на футбольный сбор в город Сухуми. Всю зиму армейцы жили в гостинице Центрального Дома Красной Армии на площади Коммуны, лишь у Григория Ивановича Федотова была небольшая комнатка в коммунальной квартире близ станции метро «Автозаводская». Но поскольку почти вся команда, сменившая коньки на бутсы, уезжала на сборы, то новичку-хоккеисту Боброву пришлось бы на сорок дней остаться в гостинице ЦДКА без товарищей. По чисто финансовым соображениям это было невыгодно. Вдобавок у руководства клуба был и другой резон взять Боброва на юг: в команде не хватало игроков для двусторонних тренировочных игр и даже «футбольный статист» мог пригодиться. Поэтому, как считает Коротков, главный тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев внял просьбе начальника команды и разрешил командировать новичка в Сухуми.