Так Всеволод Бобров оказался среди армейских футболистов.
Все остальное, как говорят в спорте, было всего лишь делом техники.
Однако существовала еще одна, неведомая даже Короткову, но самая главная причина, которая привела Всеволода Боброва на сухумские сборы 1945 года, сыгравшие особую роль в его футбольной судьбе. Об этой главной причине много лет спустя рассказал бывший тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев. Оказывается, соглашаясь с просьбой начальника команды, он умолчал о том, что независимо от всех привходящих обстоятельств, по принципиальным тренерским соображениям уже принял решение обязательно взять хоккеиста Боброва на футбольные сборы.
Одна неточная публикация порождает неверные домыслы в последующих статьях. Достаточно было одному из авторов написать, что Аркадьеву при первом знакомстве на футбольном поле летом 1944 года Бобров не приглянулся, как вслед за этим появился «развивающий» эту мысль тезис о том, что Аркадьев будто бы не сразу поверил в футболиста Боброва.
На самом же деле все обстояло как раз наоборот.
Впервые Борис Андреевич Аркадьев увидел Всеволода Боброва не на футбольном, а на хоккейном поле – во время вышеописанной двусторонней игры в парке ЦДКА на площади Коммуны. Именно об этом сам Б. А. Аркадьев сообщает в отрывках из своих неизданных записок. Написанные от руки, крупным круглым почерком, на листах в клеточку, вырванных из тетради большого формата, эти беглые заметки позволяют пролить истинный свет на историю футбольного дебюта Всеволода Боброва.
Борис Андреевич Аркадьев пишет: «Я пришел на первую тренировку хоккейной команды посмотреть на новичка, и то, что я увидел, поразило меня. Прежде всего я увидел, что новичок, попав в общество чемпионов страны, не чувствовал себя экзаменующимся и держался уверенно и спокойно и в раздевалке и на льду. Я сразу все понял: это был настоящий, волей божьей талант и мастер индивидуальной игры. „Проходимость“ Боброва при помощи скоростной обводки сквозь оборону противника была буквально потрясающей… А после разыгранного приза открытия хоккейного сезона все заговорили о появлении новой хоккейной „звезды“ небывалой величины».
Опытнейшему тренеру, великолепному знатоку спорта Борису Андреевичу Аркадьеву сразу стало ясно, что перед ним особый спортивный талант. И не просто спортивный, а игровой спортивный талант. Поэтому решение привлечь Всеволода Боброва к футболу созрело в нем еще зимой. Просьба начальника команды, мотивированная чисто «техническими», административными соображениями, просто-напросто опередила события.
Команда ЦДКА прибыла в Сухуми в последней декаде марта 1945 года. Несколько дней ушло на акклиматизацию, на усиленные занятия по физподготовке. Затем начались тренировки с мячом. И наконец третьего апреля состоялась первая двусторонняя игра.
Эту игру Всеволод Бобров провел с блеском, забив два мяча.
Борис Андреевич Аркадьев понял, что не ошибся в своих предположениях.
Так третьего апреля 1945 года началось стремительное футбольное восхождение Всеволода Боброва, уже осенью того же года приведшее его на стадионы Англии. Эта скрупулезная точность в, казалось бы, малозначащей дате продиктована отнюдь не стремлением в деталях увековечить биографию Всеволода Боброва. Именно в тот же самый день, в день первого футбольного триумфа Всеволода Боброва, далеко, очень далеко от черноморского Сухуми, на побережье Балтики, произошло еще одно событие, имеющее прямое отношение к теме этой главы.
В конце марта 1945 года капитан Владимир Бобров сражался в Померании. Война близилась к концу, однако наступление наших войск не было победным маршем: шли упорные бои, приходилось взламывать оборону противника.
Первого апреля погиб близкий друг Владимира Боброва капитан-артиллерист Саша Бирюков, с которым они вместе провоевали почти полтора года – срок для фронтовой дружбы немалый. Бобров в тот день сказал: «Ну вот, видно, и моя очередь подошла…» Но обстановка на фронте неожиданно переменилась: враг отступил со своих позиций, наши войска быстро двинулись вперед, как тогда говорили, «на плечах» противника. И артиллерийские мастерские сразу оказались во фронтовом тылу, в относительном удалении от передовой. Стрельбы не было, воздушные налеты не досаждали.
Третьего апреля колонна наших грузовиков с зенитными пулеметами и боеприпасами к ним медленно двигалась по одной из проселочных дорог в Померании, близ Балтийского побережья. Впереди катили два «студебеккера», а за ними красавицы ЗИС-5. Эти неприхотливые, надежные машины, столь часто выручавшие артиллеристов, они называли не иначе как «красавицами». Капитан Бобров сидел рядом с водителем в пятой или шестой машине, считая от головы колонны. Ничто не предвещало опасности.
Но судьба все-таки нашла его.
Внезапно под правым передним колесом, иначе говоря почти под Бобровым, рванула мина.
Как получилось? Ведь впереди по этой дороге уже прошли несколько машин? Видимо, водитель взял ближе к обочине…
Взрыв был сильный. Деревянную кабину грузовика разнесло вдребезги, капитана Боброва выбросило за обочину. Очнулся он в медсанбате, где ему должны; были ампутировать левую ногу. В наркоз Владимир Бобров провалился с неясным, еще не полностью осознанным, горьким и горячечным ощущением того, что теперь все кончено – он превращается в инвалида.
Но придя в себя на госпитальной койке, вдруг почувствовал, что обе ноги – вот они, здесь! Оказывается, в самый последний момент, уже на операционном столе, один из хирургов взялся провести очень сложную операцию, позволившую обойтись без ампутации.
В День Победы Владимир Бобров уже чуть ли не танцевал, ведь свою часть он не покидал, медсанбат располагался рядом.
Более того, еще через месяц начал даже играть в футбол за дивизионку – футбол был первым мирным отдыхом, первым солдатским видом спорта после победы. А когда к концу сорок пятого дивизию расформировали и капитана Боброва перевели служить под Москву, он несколько лет подряд участвовал в первенстве Московского военного округа по хоккею с мячом, выступая за одну из сильнейших армейских команд. Конечно, Владимир частенько бывал в Москве, приходил на матчи команды ЦДКА, на тренировки армейских хоккеистов. Однажды в январе 1946 года на катке в парке Центрального Дома Красной Армии он скинул шинель и гимнастерку, надел спортивную форму, Севкины коньки, взял его клюшку и вошел в игру. Евгений Бабич, увидев Владимира Боброва на льду, пришел в восторг и принялся горячо уговаривать его перейти в ЦДКА, начать серьезные тренировки, с уверенностью заявляя, что сокола видно по полету и что у Володи наверняка прекрасно пойдет игра. Но старший Бобров неопределенно улыбался и отнекивался.
А Всеволод брата не уговаривал.
Всеволод знал все.
Третьего апреля 1945 года, в день сухумского футбольного дебюта Всеволода Боброва в команде ЦДКА, взрыв мины на проселочной дороге в Померании навсегда закрыл перед его старшим братом Владимиром Бобровым путь в большой спорт. После операции, благодаря которой удалось избежать ампутации, левый голеностоп у Владимира остался покалеченным. Нога плохо слушалась, были раздроблены кости, перебит главный нерв, пальцы не двигались, и осязания в стопе не было. Ниже лодыжки начиналась нечувствительная, мертвая зона. В народе это издревле называли «костяная нога».
И с этой «костяной ногой» Владимир умудрялся играть в хоккей с мячом за сильную армейскую команду, благодаря своей изумительной, дарованной от природы технике, опыту, игровому мышлению, интуиции. Более того, никто, в том числе такой опытнейший спортсмен, как Евгений Бабич, даже не догадывался о «костяной ноге» Владимира Боброва. Ведь внешне она не отличалась от здоровой, лишь внимательно приглядевшись, можно было заметить, что Владимир чуть-чуть прихрамывает, ступая на пятку. А еще обращали внимание на то, что он частенько оступается на лестнице. Но не придавали этому значения, шутливо посмеивались. Между тем это не было случайным: левая нога, потерявшая осязание, не чувствовала ступеней.
Сам Владимир Бобров никому не говорил о своем физическом недостатке. Никому, кроме младшего брата. Да и ему признался лишь в тот момент, когда Всеволод жестко потребовал ответа, почему Володя не хочет идти в большой спорт.