И как тренер, который должен проводить матчи и управлять во время игры командой, Всеволод Михайлович Бобров поступал точно так же. Он искал победы на льду, в поединке, а не в спорах с судьями, не в «разносах» игроков.
Таким образом, по свидетельству очень авторитетных специалистов футбола и хоккея, а также игроков, чьим наставником был Всеволод Михайлович в разное время, можно сделать неопровержимый вывод о том, что Бобров обладал поистине незаурядным тренерским дарованием. Это дарование сочетало в себе аналитическое мышление и педагогический такт с целенаправленной, сильной волей, которая позволяла соответствующим образом настраивать игроков во время матчей. Уважение спортсменов к Боброву было беспредельным, каждый почитал за счастье быть учеником такого выдающегося мастера, и это, естественно, облегчало Всеволоду Михайловичу руководство командами.
И все-таки, как ни обидно, по-настоящему выдающимся тренером Бобров не стал, он не поднялся до того высочайшего уровня, какого достиг на футбольных полях и хоккейных площадках, не сумел в полной мере реализовать свой огромный творческий потенциал. Почти совершенно лишенный административных наклонностей и недолюбливавший «коридоры спортивной власти», Всеволод Бобров, представитель романтического периода зарождения хоккея с шайбой, человек вольницы, не смог полностью адаптироваться в новом, по необходимости более рациональном спорте последующих десятилетий. А тренера-напарника, который умело компенсировал бы недостаток административных способностей Боброва, используя сильные стороны его тренерского дарования, увы, не нашлось.
И остается только мечтать о том, что было невозможным, – о том, чтобы Всеволод Бобров и Анатолий Тарасов работали бы на тренерском поприще вместе. Это был бы прекрасный дуэт людей, взаимодополнявших друг друга.
Ах, если бы…
Но в этой связи небезынтересно вспомнить слова известного бразильского тренера Винсенте Феола, который однажды спросил у Гавриила Дмитриевича Качалина, кого, по его мнению, следует поставить в сборную Бразилии в пару с Пеле. Качалин, обстоятельно изучавший бразильский футбол и отлично знавший всех его «звезд», ответил: центрального нападающего Сильву из «Ботафого». «Э-э, нет, – отрицательно покачал головой Феола, – Сильва слишком сильный игрок, он не годится, он в своей команде такой же лидер, как Пеле. А два таких ярко выраженных лидера не могут ужиться в одной линии атаки».
Безусловно, эта точка зрения пригодна для того, чтобы стать в спорте постулатом. Да и не только в спорте…
Но если немного помечтать, пофантазировать… Анатолию Владимировичу Тарасову порой не хватало выдержки, самообладания. В этой связи весьма любопытно вспомнить о последнем матче чемпионата страны по хоккею с шайбой, в котором Тарасов принимал участие как играющий тренер. Армейцы в тот раз встречались с динамовцами, а судил ту игру Сергей Александрович Савин. Одно время Тарасов пытался подружиться с Савиным, однако из этого ничего не получилось.
Как очень сильная личность, Анатолий Владимирович редко признавал равноправные дружеские отношения, всегда стремился к лидерству и подчас как бы подминал под себя некоторых игроков, судей, спортивных журналистов. Если же это не удавалось, то намечавшаяся дружба не только тут же распадалась, но и частенько превращалась в свою противоположность, поскольку Тарасов рассуждал по принципу: кто не с ним, тот против него.
Савин с уважением относился к Тарасову. Однако, зная это свойство характера армейского тренера и сохраняя авторитет объективного арбитра, держал дистанцию в отношениях с Анатолием Владимировичем. И в его глазах сразу стал динамовским поклонником, сторонником Чернышева. В результате в матче между командами ЦДКА и «Динамо» произошел памятный инцидент.
Судья за какое-то незначительное нарушение наказал Тарасова вбрасыванием шайбы. Не сдержавшись, Тарасов начал довольно грубо что-то говорить арбитру. Тогда Савин увеличил наказание: – Две минуты!
Повернулся и поехал к судейскому столику, чтобы объяснить причину удаления. И вдруг услышал, как играющий тренер армейцев бросил ему вслед: – Динамовец!
Сергей Александрович мгновенно обернулся и ответил: – На всю игру![34] Так закончилась карьера играющего тренера Анатолия Владимировича Тарасова, и он стал просто тренером.
Правда, впоследствии, когда он уже был знаменитым, заслуженным хоккейным наставником, Анатолий Владимирович иногда тоже не сдерживался и позволял себе пререкания с судьями[35], а однажды почти на полчаса даже приостановил матч, за что был наказан Спорткомитетом СССР.
Но зато по части административных способностей и руководства командой в тренировочном периоде Анатолий Владимирович Тарасов превосходил Боброва, о чем известно достаточно хорошо. Однако была еще одна, необычайно важная составная часть тренерского искусства, где Тарасов был выше Боброва.
Речь идет о глобальных вопросах хоккея, затрагивающих саму суть этой игры, о ее теории.
Интересно, что сам Всеволод Михайлович в этом отношении безусловно отдавал Тарасову пальму первенства. Однажды, когда в кругу друзей кто-то попытался неодобрительно высказаться об Анатолии Владимировиче, Бобров прервал и очень серьезно сказал: – Тарасов – великий теоретик хоккея!
Об этом вспоминает присутствовавшая при разговоре Римма Жукова.
Действительно, если Всеволод Михайлович Бобров был непревзойденным тактиком хоккея с шайбой, то Анатолий Владимирович Тарасов был столь же блестящим стратегом этой игры. Еще в самом начале пятидесятых годов он первым в мире предвосхитил в своем сознании облик того грядущего хоккея, какой мы знаем сегодня. Он прозорливо предвидел хоккей будущего и раньше других активно стал готовиться к пришествию новой хоккейной эры.
Увы, слишком рано и слишком активно. Тарасов чрезмерно опередил свое время, и в этом заключается глубочайшая драма талантливого тренера.
Но чтобы полностью объяснить смысл интереснейших событий, происходивших в тот период в советском хоккее, необходимо вернуться к взаимоотношениям Всеволода Боброва и Анатолия Тарасова, когда каждый из них был играющим тренером: один в команде ВВС, другой – в команде ЦДКА.
О том, что они придерживались различных тренерских концепций, уже шла речь. Но это лишь способствовало развитию нашего хоккея в целом, предохраняло его от унификации, будило творческую мысль. Спорт нередко сравнивают с театром, а говоря о тренерах и игроках, вспоминают режиссеров и актеров. Мы знаем, что в мире на равных правах существует театр актера, где основной фигурой является артист, и театр режиссера, где главенствует режиссерская мысль. По аналогии с этим можно только поощрять равноправное существование спортивных команд со столь различными принципами «внутреннего устройства», как ВВС Боброва и ЦДКА Тарасова.
Но если следовать этой логике, то необходимо всегда помнить следующее: одно из существенных отличий театра от спорта состоит в том, что в театральном мире нет… сборных команд. А в спорте есть. И тренером сборной, как правило, становится один из наставников, который, естественно, жаждет на национальном уровне осуществить собственные творческие замыслы. А в подчинении этого тренера могут оказаться спортсмены, воспитанные наставником-антиподом, привыкшие совсем к другой системе игры…
35
В целом советские тренеры славятся своей особой корректностью во время матчей, и это заметно отличает их от наставников канадского профессионального хоккея, где нередки случаи, о которых Бобби Халл пишет так: «Некоторые тренеры обладают непреклонной решимостью, но по характеру своему большие задиры. Известный тренер монреальской команды Блэйк в 1961 году выскочил на лед во время игры в Чикаго и напал на судью. Игра была испорчена, а Блэйку эта выходка стоила две тысячи долларов».