Но за поминальный стол он не сел, а тут же отправился к могиле. Холодным декабрьским вечером в одиночестве он долго стоял у свежего холмика земли, прощаясь с самым дорогим для него человеком. Именно мама всегда была главной в семье Бобровых. Она воспитывала детей и глубоко влияла на них своей мягкой, доброй натурой. Она была великой труженицей: на её руках держался дом, она сама шила для всех одежду. Наконец, она не только любила спорт, но, как ни странно, была в семье “спортивным идеологом” и поощряла спортивные занятия детей. В детстве покупала сыновьям пирожные за каждый забитый гол, а позже непременно присутствовала на матчах с их участием.
Всеволод Бобров всегда трогательно вспоминал маму и сокрушался, что ей не довелось увидеть его спортивные успехи, о которых она мечтала».
В 1943 году команда училища выиграла Кубок города и нацелилась на областной. Жребий уже в стартовом матче свёл курсантов с командой «Прогресса». Перед игрой Всеволод узнал, что директор завода в случае победы своих футболистов пообещал премировать их костюмами.
Матч выиграл «Прогресс» со счётом 1:0 и впоследствии стал обладателем Кубка. К удивлению болельщиков и руководителей училища, Бобров, имея много возможностей, гола не забил...
Отличился Всеволод летом в Новосибирске, где проходила военная Сибирская спартакиада. Футбольный турнир превратился в бенефис Боброва. Омичи переиграли команды Иркутска (5:2), Новосибирска (2:0) и Кемерова (3:1). В каждом матче Бобров забивал по два мяча. После этого Всеволод был включён в сборную Сибирского военного округа.
Быть на виду Боброву довелось и в очередном зимнем сезоне, по итогам которого он также вошёл в сборную Сибирского военного округа, и в весеннем чемпионате города 1944 года. А вот в августе в Иркутске на второй военной Сибирской спартакиаде омичи оказались вторыми. Всеволода Боброва в составе команды уже не было...
В конце 1943 года, когда обстановка на фронтах изменилась, в отделе спорта Центрального дома Красной армии занялись поисками в воинских частях и военных учебных заведениях игроков, способных пополнить лучшую армейскую команду. Докатилась до Москвы и молва о сибирском самородке Всеволоде Боброве. Выпускнику военно-интендантского училища пришёл вызов из Главного политического управления Красной армии.
Но был случай, когда Всеволод мог отправиться иным маршрутом. Эту историю поведал в своей книге «Всеволод Бобров — гений прорыва» Владимир Пахомов: «В одну из июльских ночей 44-го года в Омске прошли по домам совместные патрули милиции и военной комендатуры, искавшие нарушителей паспортного режима и курсантов интендантского училища, ушедших в самоволку или не вернувшихся из увольнения к урочному часу. К будущим провинившимся офицерам применяли одно наказание — отправка на фронт.
В “улов” попал той ночью и Бобров. Но он избежал общей участи — его не отправили в сторону Белоруссии, где проштрафившихся курсантов неудачно десантировали и они все как один погибли...»
Кто-то из областных руководителей, просматривая сводку ночных происшествий, вычеркнул из списка задержанных парня, чьё имя было в Омске на устах. Ещё одно доказательство того, что Бобров явно родился в рубашке...
В своей книге Всеволод писал: «По какому-то необычайному стечению обстоятельств, только что закончив курс обучения, получив диплом и офицерское звание, я ехал не на фронт, как мечтал все эти годы, а в Москву.
Был жаркий августовский день 1944 года, когда я сошёл на перрон столичного вокзала...»
Анатолий Салуцкий, опираясь на слова Бориса Боброва (о появлении ещё одного сына в семье Бобровых мы расскажем ниже), утверждает, что, уезжая воинским эшелоном из Омска, маршрут его следования Всеволод точно не знал. Дальнейшие события Салуцкий описывает так: «Ему дали увольнительную, и он долго шагал по железнодорожным путям, пока не вышел на перрон Курского вокзала. Здесь Бобров растерялся от обилия людей и в конце концов вломился в какую-то дверь, не заметив таблички “Посторонним вход запрещён!”. На него сразу же набросилась дежурная в железнодорожной фуражке, схватила младшего лейтенанта за вещмешок и попыталась вытолкнуть на перрон. Но Бобров, слегка ошалевший от московской вокзальной круговерти, продолжал упрямо шагать по какому-то коридору вперёд, волоча на себе дежурную, вцепившуюся в заплечный “сидор”. В это время он уже был силён как буйвол и не чувствовал тяжести, а вопли за спиной только подгоняли его.