Перекрестившись, принялись за еду. Ели молча. В большой глиняной чашке были пустые щи, на второе — отварная рыба с репой. Запивали взваром из пахучих растений.
— Ну и как трудятся мастеровые Большого дворца? — спросил хозяин, когда все покончили с едой. К этому времени Всеволод знал, что его зовут Сепеосом. Пальцы рук его задубели от глины и не гнулись, лицо всё в глубоких морщинах, но глаза блестели весело и задиристо.
— Да как сказать, — протянул Всеволод, раздумывая, как лучше ответить. Такого вопроса он ожидал и боялся. За свою жизнь он ни разу не поинтересовался, как живёт рабочий люд во дворце. Но надо было что-то отвечать, и он продолжал:
— По-разному живут.
— Ювелирам большие задания на день дают?
— Да не очень.
Все смотрели на него, и Всеволод чувствовал, что будто идёт по краешку лезвия ножа. Чуть ошибётся — и всё пропало, его разоблачат и с позором выгонят, или случится что-то ещё хуже.
— Старейшины гильдии сильно притесняют? Или всё-таки дышать дают?
— Дают дышать, — эхом ответил он, чувствуя, что летит в тартарары.
— Ремесленникам дворца полегче живётся, — неожиданно в разговор вмешался Борис. — У них и с поставками сырья лучше нашего налажено, да и защита крепкая. Кто против императорских чиновников попрёт?
— А какой процент берут при ссуде? — продолжал допытываться Сепеос.
Этого Всеволод не знал. Какая там ссуда? Будучи родственником императора, он никогда не чувствовал недостатка в средствах и ни разу не обращался к ростовщикам.
— Да когда как, — пытался вывернуться он.
— Ссуду им дают на тех же условиях, как и нам, — снова вмешался Борис. — Под семь процентов.
— Э-э-э нет, не скажи! — загорячился Сепеос. — Я попытался взять на днях на расширение дела, так с меня ростовщик все двенадцать запросил! Где ты взял эти семь процентов! Под саму планку, какую Юстиниан установил, требуют. А ты говоришь!
— Мне дали под семь, — упорствовал Борис.
— И всё равно несправедливо! С дворян берут только четыре процента, а с нас не только семь, но все двенадцать! Да пусть бы и семь, всё равно много!
— Но и купцов не щадят, — возражал ему Борис. — С них тоже крепко дерут.
— Чего дерут, чего дерут? Это восемь процентов — «дерут»? У них мошна тяжела, с них можно! А вот чего с нас взять? А всё-таки вытягивают. Брать-то уж нечего, а всё равно выдирают, последние жилы готовы вытянуть!
Сепеос в сердцах бросил ложку на стол, порывисто встал, произнёс:
— Вы тут оставайтесь, беседуйте, а я пойду, меня работа ждёт.
И ушёл.
Всеволод вздохнул свободно. Надо же такому случиться, своими вопросами Сепеос на чистую воду чуть его не вывел. Хорошо, Борис спас. Но в душе у него не было благодарности к избавителю. Спас-то спас, но вот к Виринее опять полез с разговором. Она повернулась к Борису, и они опять о чём-то стали тихо, но увлечённо говорить; Всеволод почувствовал себя никому не нужным. Он встал и тихонько вышел во двор.
Вечерело. Небо было чистым, ни облачка, но жара спала, с моря потягивала живительная прохлада. В сарае шумно вздохнула корова, возились куры, усаживаясь на насест. На душе у Всеволода было тягостно, тоскливо. Неясные предчувствия одолевали его, хотелось бросить всё и уйти куда глаза глядят.
Вышла Виринея, взяла его за руку, прижалась плечом:
— Борис так много подсказал по игрушке! Всё-таки он такой талантливый, такое у него замечательное чутьё!
Всеволод молчал.
— Он говорит, что если я завершу медведя с зеркалом, то фигурки будут покупать состоятельные люди и большие деньги давать. А я знаю, в столице есть много настоящих ценителей народных изделий!
Всеволод упрямо смотрел куда-то вдаль.
— А ты чего такой хмурый? Может, отец обидел? Не обращай внимания, он иногда сгоряча наговорит, а потом тут же забывает. У него зла не бывает.
— Отец аут ни при чём, — наконец разлепил губы Всеволод.
— Тогда кто же? Я, что ли?
Он недовольно отвернулся.
Она некоторое время пристально вглядывалась в его лицо, наконец её осенило:
— А, ты приревновал меня к Борису! Так, что ли?
У Всеволода обиженно дёрнулась голова.
— Дурачок, да разве можно так? Мы с ним рядом росли, стали как родные. Я часто в его дом забегаю, и он к нам заходит, когда захочет. Мне и в голову не могло прийти, что у тебя в голове зародятся такие мысли!