В это время Вавула подвёл к ней Полдневку она взяла её за повод и отвела в сторонку. Вынув из сумки щётку, стала расчёсывать шерсть коня и скоро забыла про мимолётный взгляд и самого юношу.
Но он скоро напомнил о себе. Едва выехали за крепостные ворота, как появился откуда-то сзади, поравнялся с ней и спросил:
— Я тебе не помешаю, если поеду рядом?
Она взглянула на него и вновь удивилась сходству его с Рюриком: та же крепкая фигура, тяжёлые руки: у Рюрика глаза какие-то беспокойные, даже тревожные, будто он всё время чего-то ждал и боялся, а у юноши взгляд был прямой, открытый и чуть высокомерный. Впрочем, увидев холодное равнодушное лицо Феофании, он несколько стушевался и сказал:
— Меня Ростиславом зовут. А тебя Феофанией?
— Откуда тебе известно?
— Я ещё вчера за тобой наблюдал. Ты не заметила?
Она покачала головой. Ей после долгой и изнурительной дороги было не до того, чтобы разглядывать людей в гриднице.
— Ты очень похож на киевского князя, — сказала она.
— Неудивительно. Я его сын. Ты впервые в Киеве?
— Да. Раньше бывать не приходилось.
— И как он тебе показался?
— Очень красивый.
— Красивее Владимира?
— Владимир новый город, он стал отстраиваться по-настоящему только при моём дяде, Андрее Боголюбском. А Киеву столько лет!..
— Это верно. Его заложил князь Кий, который изгнал из Руси обров.
— Слышала. Они приневоливали славян работать на себя, и даже порой знатный обр запрягал женщин в коляску, чтобы везти по своим владениям.
— Но Бог их за высокомерие наказал, всех уничтожил, и теперь только в воспоминаниях остались.
— Ты любишь читать летописи?
— Конечно. Столько важного и интересного произошло на Руси за столетия её существования!
От летописей они перешли к сочинениям на богословские темы, помянули переводные книги и груды русских писателей. Феофании понравилась книга черниговского игумена Даниила, в которой он описывал своё путешествие в Святые места, и «Моления Даниила Заточника», наполненные искромётными словами и выражениями. Ростислав же был в восторге от повествований о жизни и подвигах Александра Македонского и творений греческого монаха Георгия.
— Я бросила читать его посередине, — сказала Феофания, поморщившись. — Там такие ужасы описываются! Как византийцы во время мирных переговоров коварно обманули болгарского хана Крума и проткнули его копьями, а болгары в отместку заманили императора и его войско в горы, перебили всех до единого, голову императора отрезали и сделали из неё чашу для вина. А потом греки тысячами ослепляли пленных...
— Но это же война. Пленных ослепляли, чтобы напугать врага, сломить его волю: будете против нас воевать, и вас постигнет такая же участь!
— Какие же вы, мужчины, жестокие! Я никак не думала, что ты станешь оправдывать столь бесчеловечные поступки...
— Что делать? Нас с детства приучают к тому, что мы будем воевать и убивать. Как же иначе защищать свою родину?
Так, разговаривая, они незаметно подъехали к Вышгороду. Дорога шла степью, но перед самым городом упёрлась в лес и стала заворачивать по его кромке.
— Далеко ещё до города? — спросила Феофания.
— Чтобы обогнуть чащу, надо около получаса езды. Но если пойти напрямик, то получится вдвое быстрее.
Феофания загорелась:
— Хочу напрямик! Я люблю бродить по лесам, там душой отдыхаешь.
— Тогда придётся слезть с лошади.
— Ну и что? Разомнёмся немного, а то тело затекло.
Они взяли коней под уздцы и углубились в дебри. После июльского зноя их встретила прохлада и тишина, которую нарушало пение птиц да шуршание сухой листвы под ногами. Сначала шла ровная местность, поросшая травой, кое-где встречались грибы — в основном сыроежки и мухоморы. Но потом пошли овраги, сырые, с запахами гнили, налетели комары, кусали. Однако им идти было весело, их подбадривало присутствие друг друга, они шутили и смеялись, будто давнишние знакомые. В одном из оврагов тёк небольшой ручеёк, а на дне была вязкая грязь.
— Давай перенесу, — предложил он.
Она, не раздумывая, подала ему руки, он потянул на себя, и она оказалась в его объятиях. Они замерли на мгновение, ошарашенные близостью друг друга. Рядом они были совсем недолго, но им показалось это вечностью. Наконец Феофания оттолкнула его от себя, отошла в сторонку и испытующе взглянула на него. Он продолжал следить за ней, в глазах его были восторг и восхищение. Её щёки покрыл багровый румянец, она молча взяла коня за повод уздечки и повела наверх.