Но уже большое расстояние образовалось между причалом и кораблём, пристань стала удаляться с пугающей быстротой, и тогда он понял, что ничего не вернуть, что прошлое ушло, что позади остался большой кусок его жизни и к нему нет обратного пути. И оттого ему стало горько и больно. Ему захотелось вдруг крикнуть ей что-то ласковое и доброе, чтобы успокоить её, но он знал, что она уже не услышит его, поэтому шептал про себя, как заклинание: «Евстахия, жди меня. Верь и жди. Я обязательно вернусь к тебе, Евстахия!»
РУСЬ
I
июне 1174 года в горницу князя Андрея Боголюбского вошёл начальник дворцовой стражи Прокопий, плотно закрыл за собой дверь и произнёс придушенным голосом:
— Беда, князь! Боярский заговор образовался у тебя под боком. Сторонников вербуют.
— Это слух идёт, или ты точно знаешь?
— Точно знаю. Со мной разговор был, подговаривали впустить заговорщиков во дворец.
— И кто же с тобой речь такую вёл?
— Боярин Фёдор Кучкович.
Князь поднялся с кресла, медленно подошёл к Прокопию и, не отрывая взгляда от его лица, спросил:
— Ты ничего не путаешь, дворянин?
— Не путаю, князь. Беседовал с ним дважды, вот так же близко, как с тобой.
— И что, они убить меня собираются?
— Думаю, да.
Андрей стал ходить по горнице, натыкаясь то на стол, то на кресло. Наконец выговорил:
— Фёдор, значит. Змея подколодная. Все эти годы ненависть ко мне копил. А теперь удобный случай рассчитаться со мной выискивает...
Неожиданно резко развернулся и выпалил в лицо Прокопию:
— He будет этого! He позволю! На плаху главаря! На плаху его! Всех на плаху!
— Но мы не знаем остальных заговорщиков, — осторожно возразил Прокопий.
— Узнаем! Через Фёдора узнаем! Прикажу немедленно схватить и привезти на допрос!
Фёдор был арестован в тот же день и доставлен в подвал княжеского дворца в Боголюбове. Там его ждали Андрей и двое стражников. Боярин не был испуган и подавлен, а держался смело и независимо.
— Смерти моей захотел? — глядя яростным взглядом в побелевшее лицо Фёдора, спрашивал Андрей. — Называй сообщников, коли жить хочешь!
— Нет никаких сообщников и заговора нет, — отвечал Фёдор, пошевеливая широкими плечами. — Оговорили меня, злым умыслом погубить замыслили.
— Врёшь, шут! Всю жизнь шутом жил, всю жизнь обманывал!
— Неправда это. Верой и правдой служил, слугой надёжным был и отцу твоему, Юрию Долгорукому, и тебе, князь.
— Так скажешь мне, с кем замышлял против меня пагубное дело, или я прикажу запороть до смерти!
— Не знаю твоих супротивников, никогда не имел с ними дела.
— Так, значит... Всыпьте ему горяченьких!
Долго истязали Фёдора, но он так и не выдал имён заговорщиков. 28 июня 1174 года на площади возле княжеского дворца был поставлен помост, на него водрузили толстый чурбан. Собрались жители Боголюбова и окрестных селений, приехали из Владимира и Суздаля, чтобы поглазеть на невиданное дело: сроду никого не казнили прилюдно! Охали, вздыхали.
Окровавленный, со связанными назади руками, Фёдор уверенно поднялся на помост, долгим взглядом оглядел собравшихся, наконец разлепил избитые губы, крикнул хриплым голосом:
— Безвинного князь Андрей казнить собирается! Невиновен я, оговорили чёрные люди!
И, увидев стоявших рядом Якима и Улиту, произнёс с надрывом:
— Прощайте, брат и сестра! Не чаял я, что будет у нас такое расставание...
Двое дюжих дружинников схватили его за плечи и положили голову на чурбан. Один из них взмахнул мечом, и голова Фёдора, брызгая кровью, покатилась по помосту.
Толпа тотчас взвыла, заплакала, заохала, запричитала, застонала и кинулась в разные стороны, подальше от этого страшного места.
Якима всего трясло. Человек от природы чувствительный и ранимый, он ужаснулся истерзанному виду Фёдора, когда тот вошёл на помост, а казнь едва не лишила его чувств. Он покачнулся и, может быть, упал, если бы его не поддержала Улита.
— Как же так? — вопрошал он себя. — Как Андрей мог так поступить с моим братом? Ведь мы с детства дружили друг с другом, самыми близкими приятелями были, родственниками, почти родными...
Вечером заговорщики собрались в доме Петра, зятя Кучковичей, который жил тихо и незаметно в Боголюбове. Пришло около двадцати человек, в их числе Яким и Улита Кучковичи, Анбал, которого князь назначил ключником своего дворца, Ефим Мойзович. Рассаживались по скамейкам, хмурые и подавленные. Долго молчали, не решаясь начать разговор.
Наконец один из заговорщиков, боярин Иван, произнёс дрожащим голосом:
— Что будем делать? Заговор раскрыт, руководителя нашего казнили. Куда бежать, где скрываться?
Поёрзав на скамейке, ему ответил Пётр:
— В Рязань надо подаваться. Мне Фёдор говорил, что тамошний князь Глеб на нашей стороне. Приютит и защиту даст.
— Да, только к нему... И бежать недалеко, через Оку и — на Рязанщине... Нынче ночью, пока не поздно... — загомонили остальные.
И тут взорвалась Улита, бывшая жена Андрея Боголюбского:
— Вы что — не мужики? Что слюни распустили? От страха совсем разум потеряли? Куда побежите? Да вас князь Андрей в два счета по дороге всех переловит! А не переловит, прикажет князю Глебу выдать на расправу Неужто забыли, что князь рязанский под рукой Андрея ходит?
— Так что же нам делать? — раздался голос от порога.
— Убить Андрея, пока не поздно!
Ничто не влияет на мужчин сильнее, чем крик или слёзы женщин. Они подстёгивают хлеще хлыста. Так подействовал и резкий голос Улиты. Мужчины подняли головы, а Яким встал и проговорил:
— Улита права. Андрей убил моего брата, он и нас скоро предаст казни. Надо идти во дворец и прикончить его!
— Но князь наверняка вооружён, — вмешался боярин Иван. — А сражаться он умеет, я видел его в бою несколько раз. Говорят, у него меч, перешедший от святых князей Бориса и Глеба, он защищал его от смерти не единожды.
— Я пойду во дворец и выкраду меч, — сказал Анбал. — У меня все ключи, и мне это нетрудно сделать.
Так и решили. Анбал ушёл, а остальные дождались ночи и отправились на убийство. Ночь была звёздной, но безлунной, дома стояли тёмные, мрачные. Таясь тенями, прокрались ко дворцу. Подошли ко дворцовой башне, вход из неё вёл в жилые покои князя. И тут остановились.
— Не могу дальше, — простонал Иван.
— Чего не можешь? — хриплым голосом спросил его Пётр.
— Боюсь...
— Экий ты, — начал было Яким, но его перебил Иван:
— Глотнуть бы для храбрости.
— Недалеко винный погреб, — сказал Анбал, присоединившийся ко всем возле дворца.
— Тогда пошли, — скомандовал Пётр.
В погребе Анбал зажёг свечу. Заговорщики налили себе по кружке вина, выпили, не закусывая. А затем поодиночке, не говоря ни слова, вошли в башню и остановились перед дверью, ведущей в караульное помещение.
— Здесь охрана, — тихо проговорил Анбал. — Спят, наверно.
— Много их?
— Трое сегодня.
— Прокопий среди них?
— Тут он.
Ворвались дружно, повязали спящих, в рот сунули по кляпу, чтобы не позвали на помощь. Затем по каменной лестнице, расположенной в башне, тихо двинулись на второй этаж. В призрачном свете виднелись какие-то рисунки, но заговорщикам было не до них.
Поднявшись на второй ярус, стали красться по сводчатому коридору, вымощенному майоликовыми плитками. Коридор упирался в опочивальню князя и был довольно узок, поэтому толпа заговорщиков растянулась по всей его длине. Наконец передние оказались перед закрытой дверью.