Однако, как выяснилось, действительно мужественным людям, а не таким эскапистам, как автор этих строк, было не пофиг, и Кочетов, в своём «Чего же ты хочешь?», «проехался» и по Ромму. Очень деликатно (не назвав ни фамилии режиссёра, ни названия фильма) упомянув сам по себе феномен фильмов-намёков с подмигиванием, он высказался по существу: есть, мол, такие режиссёры, которые, снимая фильмы якобы о фашизме, на самом деле подразумевают советский строй.
И ведь точно: вскоре это уже стало поистине моровым поветрием — и в литературе (Стругацкие), и в кино (все интеллигенты просто тащились от фильма «Кин-дза-дза!» Данелии, снятого, правда, уже в начале перестройки, но всё в том же тухловатом жанре толстого намёка. Ах, если бы Данелия остановился на «Осеннем марафоне», то мы бы не узнали, какой печальной может быть деградация профессионалов; когда уже нечего сказать, лучше, наверное, вовремя ставить точку, но оставлять по себе благодарную память).
На якобы «документальный» фильм Ромма Кочетов, устами одного из своих героев, намекнул таким образом:
Недавно я смотрел одну хроникальную картину о фашизме. Так там, видела бы ты, как дело представлено! В зале, понятно, смех. Хитро представлено, я тебе скажу. Вроде бы оно о Гитлере, а намёк на нас. И такой эпизодик, и другой. В зале, понятно, смех — народ не дурак, понимает эти фокусы. Так что ты думаешь? Этому-то, кто такую картинку склеил, премию отвалили! Вот работают люди! Это нехорошо. Это подло. Если ты с чем-то не согласен, ты будь честным, выступи, открыто выскажи своё мнение, своё несогласие. Но вот так, из-за угла, всё перевёртывая с ног на голову, это же очень грязное дело!
Кто-нибудь скажет, что и «Семнадцать мгновений весны» — это «намёк на нас». В каком-то смысле (из разговоров Штирлица с Борманом тогдашние интеллигенты делали вывод, что примерно так же разговаривают «бонзы» Политбюро. Увы. Судя по стенограммам, там было всё просто и прагматично, без всяких философических бесед о природе власти). Да, но каков уровень! Лиознова была той же национальности, что и Ромм, но это именно тот случай, когда можно сказать, что у таланта нет национальности. У таланта, подчеркнём. В отличие от.
Вернёмся к Михаилу Ромму. В своё время, как мы знаем, он снимал «добрые фильмы о добром дедушке Ленине», но потом, под влиянием «ветров», изменил свою «творческую манеру»; он стал упражняться в модном тогда стиле «под итальянский неореализм» и снял тягомотину ни о чём — «Девять дней одного года». А почему в «Обыкновенном фашизме» он дал волю своей неприязни к «обыкновенной советской власти», — это понятно, о чём сам Михаил Ильич говорил своим людям с обезоруживающей прямотой:
После 1917 года я вообще надолго забыл, что я еврей. Меня заставили вспомнить об этом в 1944 году, когда возник проект организации «Руссфильма». По этому проекту в Москву допускались работать режиссёры Пырьев, Александров, Герасимов, Савченко, Бабочкин и Жаров. А Эйзенштейн, Райзман, Рошаль, Ромм и прочие, носящие аналогичные фамилии, должны были остаться на национальных студиях в Алма-Ате, Ташкенте. Проект этот не был осуществлён, но в последующие годы мне частенько напоминали разными способами, что я — еврей: и по случаю космополитизма, и в связи с организацией судов чести, и при формировании моей съёмочной группы, и во времена («дела») «врачей-убийц».
Словом, Михаил Ильич получил серьёзную психологическую травму, но, как он говорил, «слава Б-гу», получил и возможность расквитаться за притеснявший его «сталинизм» (наградивший его пятью, пятью, Карл, Сталинскими премиями) и, в частности, собственноручно вырезал из своих фильмов все эпизоды с участием Сталина, шестьсот метров плёнки! Правда, от своих Сталинских премий он не отказался, потому что в таком случае пришлось бы возвращать их денежный эквивалент, по сто тысяч тогдашних рублей за каждую (по тогдашним ценам — просто фантастическая сумма: да, так изощрённо притеснял Сталин Михаила Ильича). Самооскопление Ромма, кстати, доходило до смешного: так, например, в фильме «Ленин в 1918 году», в том его эпизоде, где Ленин беседовал со Сталиным, Сталина «покаявшийся» Ромм «вырезал», в результате чего выходило так, что Ленин, как последний дебил, беседует с пустым местом.