Ясное дело, что вокруг таких трудоустроенных (формально, безусловно, трудоустроенных) поэтесс, типа Ахмадулиной и таких манекенщиц, типа Татьяны, пока она ещё не стала Михалковой, крутилась всякая шушера рангом поменьше, составлявшая их свиту (да-да, всякие нонконформистки «с плоской грудью и крупными жёлтыми зубами» и девицы в пластиковых туфлях с розочками).
Такой была богема — тогда ещё сравнительно немногочисленная, но очень вонючая.
«Золотая молодёжь» того времени — понятие несколько растяжимое, но объединяемое одной общей характерологической особенностью: все её представители происходили их «хороших семей». «Хорошая семья» — понятие тоже несколько растяжимое, рассмотрим несколько разновидностей.
Высший уровень советской «хорошей семьи» — это семьи высокопоставленных советских функционеров и дипломатов. Селились на Кутузовском и в высотках на Котельнической и на Баррикадной (интерьеры можно увидеть в фильме «Москва слезам не верит»; правда, там была представлена профессорская квартира, но профессора и особенно академики по статусу приравнивались к партийным функционерам и даже превосходили их, потому что академики могли иметь личные дачи, а партноменклатура — только казённые, о чём мы можем судить, в частности, по тому, как быстро вдову Брежнева изгнали с принадлежавшей государству дачи).
Уровень чуть пониже (по статусу, но не по деньгам) — это разного рода прихлебатели при власти, типа отца Генки Зародова, блистательно описанного Кочетовым, или профессора болтологических наук Кузнецова из «Курьера» (Кузнецов — переходный тип от брежневского к горбачёвскому паразитизму). Ещё чуть ниже — уровень достаточно благополучных, но уже имеющих реальную специальность университетских профессоров гуманитарных и точных наук, заведующих отделами крупных издательств и редакций (представлен в фильмах «Дочки-матери» и «Валентин и Валентина»).
Ниже уже начинался средний класс «служащих» (наша семья принадлежала именно к такому среднему классу, таких было очень много, но опять же с многочисленными градациями и нюансами), ниже шли разного рода «пролетарии», и тоже с многочисленными градациями (многое зависело от квалификации, статуса завода, статуса жилья — от общежития до частной квартиры и так далее, от более или менее передового статуса рабочего).
Вот такая вот получалась чисто феодальная пирамида — точно такая же, по сути, как средневековая, которую мы помним по советским учебникам истории: на вершине — король, ниже — бароны, ниже — епископы, ниже — просто дворяне, ниже — купцы, ниже — ремесленники и в самом низу — крестьяне.
Вот именно: советское общество было, по сути, чисто феодальным и практически не допускало перехода из касты в касту (продвижение, как мы уже говорили, было возможно только по средне-армейской и средне-производственной линии). Никаких браков «простых колхозниц» с сыновьями дипломатов не отмечалось — и не потому, что это было «запрещено», отнюдь; теоретически никаких преград к каким-либо бракам не существовало, однако касты были, по сути, практически непроницаемыми, и «отдельные исключения» существовали для, так сказать, «трудовой богемы», в частности, актёров: например, прекрасный актёр Михаил Иванович Филиппов (Боже, как он говорит; такой грамотной, образной и изысканной речи я не слышала больше ни у кого, потому что теоретически она должна была кончиться давным-давно), последний муж Натальи Гундаревой, первым браком был женат на дочери генерального секретаря Андропова — да, но она была филологом по образованию, а Галина Брежнева, до определённого момента, в мужей предпочитала брать цирковых, хотя и цирковые, и драматические актёры, хотя и будучи, по своему генезису, людьми подозрительными и политически безграмотными, тем не менее, как правило, не выказывали и склонности к диссидентству, а если иногда из их среды кто-то обманом и эмигрировал за рубеж — то исключительно по меркантильным и «творческим» основаниям, когда, например, артистам балета не давали танцевать те партии, которые они хотели; да, но это был демарш не против советской власти, а против администрации собственного театра.