С тем, что в этом фрагменте относится к жанру «очерка нравов», невозможно не согласиться («теперь там всё, как у нас — в Гринвич виллидж мирового города Нью-Йорка, — и девушки с зелёными веками, и кофты — чистый импорт, и поют уже не на русском, а на подобии английского, и носят сверхузкое, пьют за любовь и пожирают шоколад из обслюнявленных пальцев»; нет, ну это очень и очень образно и живописно, нельзя не признать, — и почему никто до сих пор не посмотрел незамутнённым кинематографическим взглядом на эту и подобные сцены? — Тогда бы «оттепель» явила себя не такой, какой она являлась в ностальгических снах о молодости уже пожилому эмигранту Аксёнову, а такой, какой она, по сути, и была — не предвещающей весну, а сплошной бесплодной и совсем не эстетичной грязищей от растаявшего снега.)
Однако оптимистическая часть этого фрагмента («Зато сколько открытой ненависти, ярости обрушивает авторисса на тех, кого — она это отлично понимает — никак и никогда ей не приспособить для своих целей, в ком и она и её боссы видят противников, и только противников: такие уже и не писатели, и не живописцы, и не режиссёры, не актёры, — «сталинисты» и «догматики», и больше ничего»), к сожалению, даже тогда, в первой половине шестидесятых, мало соответствовала действительности: действительно убеждённых «сталинистов» и «догматиков», кроме Кочетова, пожалуй, никого и не было (а те, кто были, явно не были бойцами); все же остальные были так или иначе уже «приспособлены» к капиталистическому потребительству; к сожалению, их действительно «можно накрывать шапкой» — но не шапкой «чуждой идеологии», а шапкой чистого потребительства.
Кстати о шапках. Как ни относись к Войновичу, но его повесть «Шапка» действительно отражает нравы советских писателей не только восьмидесятых, но и более ранних годов: разве кого-то из них волновали «коммунистические идеалы»? — Волновало что угодно: женщины, выпивка, привилегии (ну да, в образе «шапки»), тиражи, гонорары; некоторых, немногих волновала их собственная манера письма, так сказать, «чистое искусство», но какая бы то ни было идейность и идея, идеи вообще вызывали у них аллергию. Они, если прибегнуть к известному идеологическому штампу, «разложились» без всякого влияния извне — разложились, так сказать, под силой собственной тяжести, что не мешало некоторым из них сохранять свой талант, но применять его исключительно к разного рода литературным «акварелям». Идея, кроме Кочетова, не интересовала уже никого.
Как говорится, «всё уже украдено до нас». Но если это не интересовало даже тех, кто прошли через военные испытания, то как это могло заинтересовать родившихся «под мирным небом»?
Никак. Если своей революционной убеждённости Мария Ивановна из фильма «Запомните меня такой» не смогла передать даже собственным детям, то что вы хотите от тех людей, чьи мамы торговали рыбой на Привозе?