На резкий вопрос: а правда ли, что Суходолов ваш приятель? — Денисов чистосердечно рассказал все. Может быть, треть, говорится в романе, а может, и половина из тех, что сидели в зале, прошли войну, поэтому знали цену помощи на поле боя, цену фронтовой дружбе.
«— Еше объяснять? — спросил Василий Антонович.
— Нет! — почти одним дыханием сказала сотня, может быть, несколько сотен голосов, и это было как мощный вскрик. — Ясно!»
На этом собрании Денисов говорил и на другие темы, отвечал и на другие вопросы, и сошел с трибуны под горячие аплодисменты. А дома весело спросил сына Александра:
«— Ну как?.. Ты там среди народа сидел, все слышал.
— В общем народ хорошо к тебе относится, — ответил Александр. — Только больше не рискуй со своими приятелями. Жизнь спас — это хорошо, это тронуло. А если еще начнешь про кого-нибудь объяснять, что на одной парте с ним сидел да вместе коров пас, уже не поможет.
— Ну и ядовитый ты леший, Шурка! — сказал Василий Антонович добродушно. — Чужие люди и те, что называется, снисходительней, чем родной сын.
— А чужим, может, не так больно, когда чей-то родной батька спотыкается».
Полагаю, все ясно, все психологически оправдано и лишь подтверждает как-то сказанное Денисовым: «Я не из железобетона...» И это очень хорошо, что секретарь обкома человек, а не «железобетонный», «цельносварный» бюрократ и «боярин», каким изобразил Денисова местный пиит Птушков в своем подленьком пасквиле, стилизованном под «древний сказ».
И уже нет никаких оснований предъявлять Денисову счет в нарушении «нравственного кодекса» по отношению к Артамонову.
Вновь и вновь перечитывая роман, видишь, с какой глубиной и пониманием существа дела раскрывает писатель нарастание конфликта между Денисовым и Артамоновым. На первых порах секретарь Старгородского обкома пытается даже помочь «соседу» в выполнении его рискованных обязательств по развитию животноводства: отпускает из своих, тоже далеко не избыточных, запасов и силос, и комбикорма — в порядке, как он убежден, партийной, товарищеской помощи передовику, пролагающему новые пути. Но вот начали поступать известия о скупке высокогорцами скота в Старгородской области. Денисов серьезно предупредил Артамонова от подобного «увеличенья» поголовья скота. На время все как будто затихло. Затем пошли слухи о махинациях в Высокогорье с заменой молока маслом, закупаемом в магазинах...
Денисов озадачен. Надо бы сообщить об этом в центр, — но сдерживает резонное соображение — в руках пока что только разрозненные факты: достаточно ли их, не окажешься ли в положении мелкого кляузника и завистника? Когда же у Денисова накопилось немало проверенных фактов, он поехал к Артамонову и начистоту выложил ему все, что думает о его антипартийной практике. Артамонов сначала артачился, шумел, потом сник и дал слово, что сам напишет в ЦК и честно признается в беспочвенности взятых на себя обязательств и допущенных нарушениях партийной и государственной дисциплины. Однако слово свое Артамонов не сдержал. И тогда, посоветовавшись с членами своего бюро обкома, с Черногусом и другими старейшими коммунистами города, Денисов написал в Центральный Комитет партии письмо «о беззакониях, творимых Артамоновым, о тщательно разработанных методах обмана партии и государства руководителями Высокогорской области».
Так изображена суть дела в романе, притом изображена с тонким учетом многих и многих социально-экономических, этических, психологических и других факторов. Столкнулись не просто два неполадивших между собой партийных работника, столкнулись два противоположных стиля руководства. Тем поразительней приемы необъективной критики, до неузнаваемости извратившей содержание романа В. Кочетова. Наиболее показательный пример подобной критики — уже упоминавшаяся статья А. Марьямова «Снаряжение в походе», в которой Денисов, как говорится, поставлен на одну доску с Артамоновым. Подводя «итоги» своему «анализу» этих образов, критик так и сказал: «Нет, Артамонов и Денисов вовсе не антагонисты»[157], оба, дескать, они «обломки» времен культа личности.
По поводу этого нашумевшего выступления А. Марьямова газета «Литература и жизнь» в редакционной статье «Недопустимые приемы» писала: