Как результат многолетнего труда, начатого еще в дни войны по живым впечатлениям и продолженного на основе фронтовых блокнотов и собственных газетных корреспонденций того времени, а также личных воспоминаний, «Записи» — произведение, стоящее на «стыках» дневниковой, газетно-очерковой, мемуарной и художественно-повествовательной литературы, слитых воедино, а в целом получилась оригинальная, своеобразная книга, жанр которой не так-то легко определить — явление нередкое в истории русской литературы.
В соответствии с этими особенностями находятся язык и стиль «Записей»: сжатая дневниковая фиксация только что увиденного и пережитого корреспондентом сменяется, скажем, записью беседы с отличившимися в бою воинами, информация о сложившейся ситуации на том или ином участке фронта — авторским экскурсом в историю русского народа, безыскусный рассказ рядового солдата — четким, оперативно-строгим языком командира какого-то соединения, описание очередного боя — зарисовками повседневного военного быта, портретами людей и т. д.
При всей многослойности стилевых потоков язык произведения в основном лаконичен, ясен и прост. Вот характерный образец этого языка: «Вокруг города уже стало тесно: бои приближаются к его окраинам. На приневских равнинах повсюду фронт. На них повсюду копают и строят. Копают рвы, траншеи, ходы сообщения, строят дзоты и мощные доты из железобетона, из несокрушимых броневых плит. С точным расчетом перекрестного огня расставляются орудия, вокруг которых складываются земляные валы».
В. Кочетов последовательно выдерживает изначальный дух и строй своих фронтовых дневников, что еще больше повышает ценность «Записей» как прямых документальных свидетельств очевидца многих событий первого года ожесточенных сражений за Ленинград. Все это вполне правомерно обернулось боевой актуальностью и современностью произведения.
Известно, что, начиная со второй половины 50-х годов, в нашей печати стали появляться статьи, воспоминания, различные «исторические» публикации и «изыскания», наконец, художественные произведения, в которых первый период Отечественной войны изображался как период всеобщей неразберихи, хаоса и растерянности, сплошных неудач и поражений наших армий, будто бы пребывавших в состоянии полной дезорганизации. Игнорируя реальные исторические причины и факторы, сказавшиеся на первом этапе войны, авторы таких сочинений взваливали всю ответственность за наши неудачи на политическое и военное руководство страны, на «бездарное» командование и «неповоротливые» штабы. Они не замечали или не хотели замечать бессмертного подвига Красной Армии, которая уже на том этапе в жестоких оборонительных сражениях сорвала гитлеровские планы «молниеносной» войны, изматывала и обескровливала могущественного врага, ограбившего чуть ли не всю Европу, и тем самым подготавливала условия для грядущих победоносных сражений.
Отвечая тем, кто такое вот исторически верное ви́дение первых месяцев войны пренебрежительно именовал «лакировкой», В. Кочетов еще в 1957 году в статье «Город-богатырь», посвященной Ленинграду, писал: «Но что же делать тем, кто видел, как на рубежах Советской Литвы и Советской Латвии, по-львиному противостоя железным полчищам, ринувшимся из Восточной Пруссии, дрались и умирали наши пограничники? Что делать тем, кто видел сотни боев, которые на каждом сколько-нибудь подходящем рубеже давали наши армии врагу, отходя к Ленинграду? Что делать тем, кто видел, как сорок дней нещадно били ленинградцы гитлеровцев, застрявших на рубеже Луги — маленького городка Ленинградской области? Как же бы это так случилось при паническом бегстве, что тысячи голов колхозного и совхозного скота были из области отогнаны к Ленинграду?
Да, было и паническое бегство. Видели мы и такое. Плескались стихийные, беспорядочные ручейки рядом с волнами большого отлива, происходившего в жесточайших и непрерывных кровавых боях. Так что же, вопреки правде считать эти ручейки за океан и это называть правдой?