Кочуя со своим блокнотом по фронту, от пехотинцев к артиллеристам, от них к морякам, от моряков к летчикам или танкистам, корреспондент «Ленинградской правды» с радостью и гордостью замечал все более яростное сопротивление врагу, утверждение железной дисциплины и организованности в наших полках и дивизиях, растущее воинское мастерство бойцов, командиров и политработников Красной Армии.
В отличие от некоторых писателей, пытавшихся в своих произведениях снизить, а то и просто скомпрометировать овеянный славой образ армейского политического вожака, В. Кочетов посвятил комиссарам и политрукам проникновенные, волнующие страницы. На примере героической жизни и смерти политрука Михаила Литовко он создал обобщенный образ человека, представляющего в армии нашу партию. Образ политработника дан в восприятии тупого, автоматически исполнительного гитлеровского вояки — некоего Ганса, тоже несущего в себе черты обобщения.
...Ганс, если он жив, никогда не забудет студеного октябрьского утра под Ленинградом. Он стрелял. Он бил и бил, давя на гашетку. Казалось, русским никогда не пройти, перед ними прострелен каждый метр. «Но Ганс увидел в тот день, что есть вещи, которых не учли, не предусмотрели ни имперское командование, ни сам премудрый фюрер. Немец увидел, как над цепью, намертво прижатой к земле, вдруг поднялся человек в серой шинели, поправил ремень портупеи, вскинул штык винтовки и побежал под огонь, вперед. Человек не сказал ни слова, но цепь поднялась тоже.
В этом бою Гансу повезло, он пока избежал смерти. Но в каждую клетку его тела вошел и прочно угнездился там страх. Тот страх, который захватил его душонку перед молчаливым человеком, вставшим в рост среди поля, которое звенело от пуль».
Ганс подумал, что это командир. Но тогда почему он не орет, как орут в его роте все офицеры перед атакой? Почему не ругается? Почему только молча встал — и за ним пошли? Немецкий солдат не знал, что этот человек, пробираясь под пулями от одного бойца к другому, в то утро исползал всю передовую в своем подразделении и поговорил без малого с каждым. О чем? О том, что русские называют «поговорить по душам». «И когда настал час атаки, говорить уже было незачем».
«Идущие впереди», как называли в те годы комиссаров и политработников, показаны не только в бою и в общении с бойцами. С большой симпатией в «Записях» рассказывается об умном, глубоко мыслящем бригадном комиссаре, подвергшем в беседе с корреспондентами убийственной критике «теоретические» построения тех, кто, начитавшись трудов Клаузевица, начал приспосабливать его идеи к современной войне и утешать себя и других разговорами о том, что с углублением на нашу территорию немец, дескать, слабеет. С невеселой усмешкой над собой автор пишет, что он тоже отдал известную дань этому заблуждению, правда, вскоре же изжитому благодаря военно-стратегическому уроку бригадного комиссара.
В. Кочетов крайне далек от какого-либо приукрашивания суровой действительности того времени. С тяжелым сердцем пишет он о разочаровании советских людей, привыкших верить, что враг будет бит и разгромлен на его собственной территории, но лицом к лицу столкнувшихся с другой реальностью, смертельно опасной для Советского государства. Пишет и о наших разбитых войсках, потерявших управление и беспорядочно отступавших под натиском превосходящих сил противника. Рассказывает и о первых безуспешных попытках контрнаступления под Ленинградом, которые повлекли за собой лишь новые, ничем не оправданные жертвы. Сам переживший блокадные дни и ночи, писатель дал ряд таких драматически насыщенных картин, по которым нетрудно представить масштабы неслыханных бедствий, обрушившихся на трудящихся Ленинграда. Но он же поведал и о том, с какой непреклонностью, стойкостью духа и верой в победу ленинградцы сражались у стен родного города, крепили его оборонную мощь и сутками, под артиллерийским огнем, не выходили из полуразрушенных цехов, поставляя фронту оружие.
Однако драматические картины и эпизоды, которых немало в этой книге, не могут заглушить главного — героико-оптимистического звучания «Записей». Общий пафос произведения выразил сам автор во вступительном слове — кстати, единственном месте, где он позволил себе дать оценку минувшему с высоты современности. «Для тех, кто вступил в войну с первых ее грозных дней, — пишет В. Кочетов, — она была предельным испытанием сил и всего нашего общества и отдельного человека, была вереницей нежданных и потому особенно горьких поражений, отступлений, разочарований, крушений. Но зато явилась и тем огнем, в котором прошла закалку сталь, в конечном счете принесшая всеискупающую радость великой победы. Эта радость оказалась тем большей, чем труднее был путь до нее».