Да, Браун, которая получала визу в нашу страну не раз, нашла несколько молодых, но уже подгнивших интеллигентиков, внимавших этой распутнице. Ей даже удалось устроить небольшую вакханалию со стриптизом. Юджин Росс тоже собрал группку лоботрясов, позарившихся на его батарею крепких заграничных напитков. Но, как известно по роману, в свой последний приезд Браун с бешенством констатировала, что от нее тихо разбегаются даже те, кто некогда внимал ее провокационным речам и делил с ней постель. А за организацию небольшой оргии со стриптизом ее просто выставили из нашей страны. После этого скандала призатих и Юджин Росс, тоже не стяжавший лавров у своих хозяев на поприще растления юных советских душ. Вплоть до завершения работ по фотографированию русских икон Юджин перешел преимущественно на индивидуальное собеседование с бутылками виски.
Потерпел фиаско и Клауберг, которому было дано задание проверить, на местах ли засланные в свое время резиденты. Обошел бывший эсэсовец, а ныне ярый неофашист все адреса — нет таковых: то ли повымерли, то ли пребывают в местах не столь отдаленных. Обнаружил только одного негодяя, готового ради долларов на все. Что ж, в семье не без урода, а тут семья-то вон какая громадная!
Так позорно провалилась описанная в романе операция по «наведению мостов». О чем все это говорит? О том самом, в чем Ю. Андреев отказал роману. О великой организующей роли партии в жизни нашего общества, о том, что она сплотила народ в монолитную семью, безгранично преданную делу и заветам великого Ленина. Наконец, о том, что она воспитала такую чудесную молодежь, как инженер Феликс Самарин, историк Лера Васильева, лингвист Ия Паладьина. Выходит на верный творческий путь и одаренный художник Антонин Свешников, на которого пыталась делать ставку Порция Браун. А за спиной названных молодых людей стоят старые большевики Самарин, Васильев, Булатов.
Вопрос: «Чего же ты хочешь?», вынесенный в заглавие романа, обращен к таким молодым людям, как Генка Зародов, который и действительно не может ответить на этот вопрос. Живет бездумно, безответственно, хотя давно уже вышел из того возраста, который называют ранней юностью. Возможно, спорным остается то, кто задает этот вопрос. Конечно, проще всего было бы поручить его, например, секретарю райкома комсомола. Но В. Кочетов остается верен своему принципу заострения. Жизненно важный вопрос перепоручается Сабурову.
А кто такой Сабуров? Как уже говорилось, сын сановника, увезенный в эмиграцию в мальчишеском возрасте. В молодости это посредственный писатель, сочинявший свои небылицы о революционной России под псевдонимом Серафима Распятова. Одно время по завету отца даже вступил в охрану гитлеровских главарей. В годы войны хотя и не стрелял в соотечественников, но сидел под Ленинградом в ожидании взятия города, чтобы отбирать художественные ценности для своих немецких хозяев. После войны скрывался, сменил фамилию и стал синьором Карадонной — владельцем небольшого пансионата в приморском итальянском городке. Но Родины никогда не забывал, хотя представлял ее себе смутно, по воспоминаниям детства.
Биография, как видим, не из тех, чтобы поучать молодых советских недоумков чувству патриотизма. И все же, разве мало было таких людей из семей эмигрантов, которые любовь к Родине всосали с молоком матери? Но, пожалуй, слишком мало времени было у Сабурова, чтобы понять и принять дорогое ему Отечество как советское, социалистическое государство. Из того года, в течение которого происходит действие романа, полгода Сабуров просидел в лондонских библиотеках, читая о Советской России самую противоречивую литературу. Приехав в нашу страну, добросовестно занимался выполнением задания по отбору и фотографированию иконописной живописи, а значит, не так уж много видел и слышал из живой жизни. Стало быть, с психологически убедительным обоснованием решительного перелома, происшедшего в сознании Сабурова, что-то недодумано.
А вообще-то надо особо подчеркнуть, что лирический образ Родины проходит через весь роман — Родины именно советской, социалистической, унаследовавшей все лучшее из многовековой истории России и ныне идущей в авангарде борьбы за мир и счастье трудового человечества.
«В начале 20-х годов, — вспоминал В. Кочетов, — я приехал в Ленинград. Это был совсем не тот город, каким мы знаем его сегодня. На многих улицах стояли пустые коробки или лежали развалины сгоревших в дни революции и гражданской войны зданий. С ними соседствовали шумные заведения, вроде игорных клубов «Казино» и «Трокадеро». На Александровском рынке можно было купить из-под полы все, что угодно, — от сорочки тончайшего полотна, которую, «вот вам крест святой, гражданин», носил сам Николай II, до маузера в деревянной кобуре, с кавказской насечкой. На Лиговке, на Пушкинской улице, на площади Покрова, как ныне в Париже на улице Пигаль, бродили толпы голодных женщин в поисках ночного заработка. Были сложные годы нэпа»[189].