А ведь в свое время даже школьников, независимо от «номера» их будущей специальности, учили: «Рисуя три поколения рабочей семьи Журбиных, автор сосредоточивает внимание не столько на внешних событиях истории этой семьи, сколько на тех внутренних процессах, внутреннем росте, которые характеризуют коренные перемены в бытии советского рабочего — подлинного хозяина жизни»[4].
Так что же случилось с нашей литературной педагогикой, готовящей кадры учителей-словесников? Или в литературе 50-х годов открыты какие-то новые произведения, которые несравненно лучше, чем роман В. Кочетова, «характеризуют коренные перемены в бытии рабочего», и поэтому «Журбиных» можно «опустить»?
Многие годы схожая картина наблюдалась и в литературной критике. Время от времени обозревая в историческом плане «материк рабочей темы», критики обозначали на этом «материке» красным флажком все более или менее значительное, но только не «Журбиных», не говоря уже о «Братьях Ершовых».
Конечно, от всех этих «фигур умолчания» художественного наследия В. Кочетова, как говорится, не убудет — его произведения издаются и переиздаются и не застаиваются на книжных полках. Но не кажется ли некоторым литературоведам и критикам, что подобная «методология», если она войдет в «привычку», может сказаться на достоинствах самой литературной науки и критики? Нынче из их поля зрения «выпал» В. Кочетов, завтра, чего доброго, «выпадет» другой, еще более масштабный художник.
К счастью, такая «методология» недолговечна, у нее никогда не было и не может быть корней в советской науке и критике.
Можно надеяться, что недалеко то время, когда место и значение В. Кочетова в нашей литературе будет определено с должной научной объективностью. Эта надежда основывается на том внимании, с каким советская общественность в феврале 1982 года отметила семидесятилетие со дня рождения писателя. Многие журналы и газеты посвятили жизни и творчеству В. Кочетова статьи и воспоминания, проникнутые чувством глубокого уважения к памяти писателя, к стойкости его идейно-творческих позиций, к его боевым, партийным книгам.
«Само время «работало» на стойкость кочетовского романа, — писала «Правда», — на его бескомпромиссность в идеологических вопросах...
В эти дни, отмечая семидесятилетие со дня рождения выдающегося советского писателя, еще и еще раз вспоминая его литературное наследство, думаешь не только о таланте Кочетова, но именно о стойкости этого таланта, выверенного в горниле острой идеологической борьбы»[5].
Несмотря на то, что В. Кочетов завоевал всенародную известность еще в начале 50-х годов, книг о его жизни и творчестве нет, или почти нет. В свое время вышел очерк Н. Веленгурина в серии популяризаторских книг издательства «Советская Россия»[6]. Через три года после смерти писателя «Лениздат» выпустил сборник, составленный наполовину из литературно-публицистических статей самого В. Кочетова, наполовину из воспоминаний современников о нем[7]. Наконец, в 1981 г. появилась книга Б. Леонова «Всеволод Кочетов»[8].
Предъявлять серьезный счет работе Б. Леонова по поводу глубины анализа произведений В. Кочетова не приходится: книга невелика по объему и в пределах этого объема критик постарался сделать то, что мог. Чувствуется, что он любит произведения писателя, местами пишет о них увлеченно. Но в то же время, начиная со вступительного слова «От автора», в книге постоянно замечаешь опасливую оглядку на сложившуюся в критике 70-х годов тенденцию к замалчиванию творчества В. Кочетова, как якобы «не выдержавшего испытание временем».
А теперь коротко о замысле и содержании предлагаемой книги.
В течение последних тринадцати лет своей жизни В. А Кочетов был главным редактором литературно-художественного журнала «Октябрь». И все эти годы мне посчастливилось работать с ним в редакции журнала, в том числе одиннадцать лет его заместителем. За время совместной работы, надеюсь, я достаточно узнал Всеволода Анисимовича, его характер, привычки, духовный и нравственный облик. Естественно, что через год-другой после кончины писателя мне захотелось написать о нем книгу. Предполагалось, что это будет нечто вроде популярного очерка о жизни и творчестве В. Кочетова, но все-таки больше о его жизни и деятельности на посту редактора одного из старейших советских журналов.
Приступая к работе над книгой, я, конечно, не мог не вспомнить о тех горячих спорах и дискуссиях, которые возникали сразу же после публикации того или иного кочетовского романа. Многое из этой полемики я знал, и все же, обратившись к изучению материалов, связанных с именем В. Кочетова, никак не ожидал, что, начиная с центральных газет и журналов и кончая заводскими многотиражками, о его произведениях опубликовано столько статей, рецензий и репортажей с различных дискуссий и читательских конференций, что, собранные вместе, они составили бы несколько объемистых томов. При этом уже и тогда, в 50 — 60-е годы, несмотря на крайности полемики и противоречивость суждений, о романах В. Кочетова было сказано немало верного, объективного, увиденного ясным и точным взглядом. Да и субъективные, ошибочные суждения и оценки тоже ведь имеют свою относительную ценность: они возбуждают мысль, наталкивают на раздумья, заставляют искать ответ на поставленный вопрос.
4
Дементьев А., Наумов Е., Плоткин Л. Русская советская литература. Пособие для средней школы. М., Учпедгиз, 1960, с. 369.