«Немцы поднялись в атаку. Они не бежали, не кричали угрожающе, а шли большими, длинными шагами, двигались массой сразу против всего фронта второго полка. Справа и слева, обгоняя солдат, не слишком торопясь, как бы нащупывая дорогу, ползли танки...
— Страшновато, батя, — прошептал Козырев и поднял воротник гимнастерки. — Это вроде, как в «Чапаеве» каппелевцы. А?
— Ну, брат... Ничего, — бодрился Бровкин. — Двум смертям не бывать. На рожон, Тихон, не лезь, а и спину не показывай. Даст бог, выдюжим.
Старик и молодой прислонились плечом к плечу: так было легче переносить опасность».
В этом бою ополченцам пришлось отражать и атаку осатаневшей немецкой пехоты, наступавшей под прикрытием танков, и оглушительно ревущую лавину мотоциклистов, вооруженных пулеметами, и, перейдя в контратаку, драться врукопашную. В горячке боя рассеялся, казалось, непреодолимый, унизительный страх, и тот же Тихон Козырев, только что в растерянности схвативший вместо винтовки саперную лопатку, сражается, как лев, вкладывая всю силу в удары штыком и прикладом. Он бил гитлеровцев с яростью, нисколько не думая о том, что это тоже люди, что у них где-то есть родители, жены, дети. Это были враги, злобные и беспощадные.
В общем, свое боевое крещение ополченцы выдержали с честью. Но отсутствие воинских знаний, опыта, сноровки еще будет сказываться на каждом шагу. Ведя своих бойцов в одну из первых атак, Кручинин замечал, как Селезнев неуклюже держит винтовку и жмурится от своего же выстрела; как Фунтик, забыв, должно быть, от волнения самые элементарные приемы стрельбы, вынимает из обоймы патроны и по одному вдавливает их в патронник пальцем. Кручинину хотелось подбежать к ополченцу, напомнить, как это делается, но Фунтик мчался дальше, не сгибаясь, пренебрегая опасностью.
Конечно, в огне сражений ценою крови накапливались и опыт, и умение, но все же на первых порах решающей силой оставались беззаветный патриотизм и отвага ополченцев, ломавшие привычные представления о возможном и невозможном, так что ученый гитлеровский офицер барон Карл фон Гогенбрейч, докладывая своему высшему командованию о причинах задержки наступления на Вейненском участке, писал: «Перед нами совершенно непонятная военному уму русская часть. Кажется, она уже разбита огнем нашей артиллерии и минометов, рассеяна, деморализована. Но как только мы идем в атаку, русские снова собираются и дерутся с невиданным упорством и остервенением. Законы войны для них не действительны».
Ознакомив своих офицеров с этим, близким к отчаянию, умозаключением бравого барона, обученного воевать только по «законам» и «правилам», комдив Лукомцев так комментирует и сами эти «правила», и «отступления» от них наших воинов: он, этот ученый офицер, вымуштрованный на немецких академических «законах» войны, знал одно: если рота потеряла половину людей, значит, ее надо отводить, к бою она не годится; если солдат ранен, ничего от него больше не получишь, клади на носилки и эвакуируй в тыл; если кончились патроны, отходи. А наша рота, если и две трети выбывало из ее строя, дралась с неменьшим успехом; а наш раненый — это еще более ожесточенный боец; а у нас, если кончились патроны, люди идут в штыки. Немец называет это остервенением, потому что не понимает чувств русского человека. Не остервенение, а любовь к Родине движет каждым из нас! — говорит Лукомцев в заключение.
Но мужество мужеством, а во имя Родины и самой жизни учиться воевать надо. И ополченцы учатся — много, упорно, не теряя времени. Мастера мирных профессий становятся мастерами меткого огня, разведки, руководства боем. Испытав немало бедствий и превратностей в своей военной судьбе, инженер-инструментальщик Андрей Кручинин из командира роты вырастает в командира полка. Борис Селезнев, полтора десятка лет просидевший на заводе с логарифмической линейкой в руках, стал начальником дивизионной разведки. Вячеслав Фунтик принял командование саперным батальоном и так поставил свое дело, что за советом к нему наезжают командиры соседних частей. Лекальщик Василий Егорович Бровкин, несмотря на возраст, сумел показать себя и в разведке. В прошлом письмоносица Ася Строгая — снайпер, о которой с похвалой отзывается сам комдив.
А сколько их, отважных и умелых, полегло на полях сражений! Писатель не скрывает и тяжелых потерь, понесенных дивизией, — война есть война.
В финале повести дивизия ополченцев, сражающаяся на Пулковских высотах и приневских равнинах, удостаивается ордена Красного Знамени и вливается в состав кадровых войск Красной Армии. На торжестве по поводу этого награждения полковник Лукомцев говорит слова, в которых звучит гордость не только за свою дивизию, но и за все народное ополчение.