ГЕРОЮ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОИНЫ 1812 г.
АДЪЮТАНТУ КУТУЗОВА
ГЕНЕРАЛУ ОТ ИНФАНТЕРИИ П. С. КАЙСАРОВУ
ОТ БЛАГОДАРНОГО ПОТОМСТВА 1951 г.
И на другом:
ГЕРОЮ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОИНЫ 1812 г.
СПОДВИЖНИКУ М. И. КУТУЗОВА
ГЕНЕРАЛУ ОТ ИНФАНТЕРИИ А. И. КРАСОВСКОМУ
ОТ БЛАГОДАРНОГО ПОТОМСТВА 1951 г.
- Вот видишь, - сказал Ява. - Такие исторические генералы похоронены, а ты не хотел идти.
- У нас тут много исторических, - сказала Валька. - В Лавре - Кочубей, Искра, в Выдубецком монастыре - Ушинский, а в церкви Спаса на Берестове - Юрий Долгорукий, который Москву основал.
Ява опять смерил меня гордым взглядом, как будто все это не Валька говорила, а он сам.
- Нужно будет посмотреть, - вздохнув, сказал я. - Но сейчас идемте к этому Валерьяновичу.
- Идемте, идемте, - подхватила Валька.
Мы вышли из ворот и вдоль крепостных стен спустились еще ниже.
Эх и местечко же выбрали монахи для своей Лавры! Среди буйной зелени, на высокой круче над Днепром, откуда трудно окинуть взглядом все, что открывается вокруг в синей безбрежной дали.
Извилистой тропкой спустились мы к асфальтовой дорожке, и эта дорожка вывела нас на узенькую кривую улочку, где в зелени палисадников стояло несколько старых, вросших в землю и покосившихся халуп-мазанок. И только по тому, что почти над каждой из них торчала телевизионная антенна, можно было определить, что это жилища наших дней, а не времен Шевченко.
Возле одной из хатенок, чуть ли не у самой ветхой, Валька остановилась. На маленьком, или, как теперь говорят, малогабаритном, дворике рылись, нервно дергая головами, белые грязные куры и важно, по-директорски прохаживался пестрый петух с залихватски сбитым набекрень гребешком. Ни грядок с овощами, ни ягодных кустов, как у других хозяев на этой улице, тут не было. Только цветы: розы, пионы, петушки, мальвы, флоксы.
И маленькая хатенка, как игрушечная, стояла в этом цветнике. Стены ее были по сельскому обычаю чистенько выбелены, заваленка покрашена синькой, а на стене под крышей висели пучочки каких-то сушеных трав.
Мы вошли следом за Валькой во двор, ступили на скрипучее дощатое крылечко, которое было почти вровень с землей. Валька постучала. Никто не ответил. Валька пожала плечами, потом подошла к окну и, приложив ладонь козырьком, припала к стеклу.
- Нет... Вы знаете, - преодолевая неловкость, сказала Валька, - должно быть, он поехал на Куреневку к племяннику. Он иногда в воскресенье туда ездит, когда хорошо себя чувствует. Но он скоро вернется, не волнуйтесь. Он всегда уходит с утра, а к обеду возвращается.
А вокруг все было таким привычным, близким, что я как-то сразу поверил - человек, который здесь живет, должен обязательно нам помочь. И я готов был ждать хоть до вечера.
Валька сказала:
- Идемте к нам. Я вам свои книжки покажу. И фотографии. У меня целых два альбома фотографий. Он скоро придет, не волнуйтесь.
Она говорила таким тоном, как будто была виновата, что Максим Валерьянович хорошо себя почувствовал и отправился к племяннику на Куреневку.
Мы шли назад.
Удивительное впечатление осталось от всего, что мы видели.
Только что была шумная городская улица с троллейбусами, потом сразу - церкви, тишина, кресты, старые могилы, "Генерал от инфантерии Красовский", потемневшая крепостная стена, потом - гоп! - воткнулись в небо мачты высоковольтной линии, потом неожиданно кривенькая сельская улица, халупка Максима Валерьяновича - куры квохчут, мальва под окном, подсолнухи. А внизу - набережная: трамваи, машины, автобусы, мотоциклы. Справа гигантский мост имени Патона. Слева другой красавец мост, по которому метро прямо из-под земли через Днепр пролегло.
И как все это, старое и новое, перемешалось - просто удивительно.
Мы дошли до сараев. На одном из этих двухэтажных "кораблей", на перилах мостика, что тянулся вдоль второго этажа, сидел головастый, широколицый хлопец в клетчатой рубашке и синих брезентовых штанах, которые сразу привлекли мое внимание. Я таких штанов еще не видел. На них было бесчисленное множество металлических заклепок. Как будто не из материи были эти штаны, а из железа, и не шиты, а клепаны.
Увидев этого хлопца в "железных" штанах, Валька закричала:
- Эй, Будка! Ты опять вчера звонил к нам? Если не перестанешь звонить, ох тебе за это и будет!
- Отвали, - сказал Будка и сплюнул сквозь зубы.
- Вот увидишь, увидишь! - не унималась Валька.
- Закрой свой гроб и не греми костями! - презрительно скривился Будка.
- В чем дело? - ледяным тоном спросил Ява. Я увидел, как он побагровел. Нам все было ясно и без Валькиных объяснений, но мы все-таки подождали, пока она не сказала:
- Вот взял моду - звонит и убегает. Развлекается!
Ява кинул на меня взгляд-молнию, от которого стало жарко внутри:
- Павлуша, идем!
Мы бросились к деревянной лесенке, которая вела на второй этаж сарая.
- Да куда вы, хлопцы? Бросьте! Будете еще с хулиганом связываться! - закричала Валька (она думала, что нас влекут лишь благородство и рыцарские чувства).
Но мы, не слушая ее, торопливо взбирались по ступенькам, топая, как моряки во время аврала. Бежать Будке было некуда, да он и не собирался бежать. Он только слез с перил и стоял, прислонившись к ним спиной и сложив на груди руки. Он был приблизительно одного возраста с нами, но крепче и шире в плечах. Но мы у себя на выгоне привыкли и не к таким противникам.
- Звонишь, значит! Тикаешь, значит! - шипел Ява, подступая к Будке.
Будка даже позы не изменил, так и стоял со скрещенными на груди руками. Только процедил сквозь зубы:
- Не тяни щупальца, а то копыта протянешь! Я занимаюсь самбо и знаю такие приемчики, что вы у меня тут же послетаете вниз, как груши.
- П-посмотрим! - прошипел Ява и неожиданно схватил Будку за ухо, да не двумя пальцами, а всей пятерней.
Будка дернулся и хотел ударить Яву в живот. Но тот свободной рукой схватил его за руку, я - за вторую... И одновременно мы наступили ему на ноги: Ява - на левую, а я - на правую, чтоб не мог отбиваться ногами. Такое "самбо" мы знали с малолетства. Будка выкручивался, рвался, но мы зажали его, как в тисках. Ява мял ему ухо и приговаривал:
- Скажи спасибо, что мы тебя по пищалке не бьем. Мы просто... передаем то, что тебе причитается. Нас один человек просил передать.
Сперва Будка все цедил сквозь зубы:
- Кончай! Кончай!
Потом вырывался молча и только сопел. Потом на глазах у него появились слезы, и он стал просить:
- Пустите! Ну! Пустите! Ну! Пус...
- А будешь еще звонить? Будешь?
- Н-не буду... - глотая слезы, проблеял Будка.
Мы подвели его к лесенке и пустили. Я не удержался и поддал ему коленом. И он загремел своими "клепаными" штанами до самого низа.
Вскочил, отбежал, обернулся и, размазывая по широкой мордяке слезы, прокричал:
- Ну погодите, погодите! Вы еще мне попадетесь!..
Погрозил кулаком и исчез.
Валька и братишка Микола встречали нас внизу, как героев-космонавтов. Словно мы не с сарая спускались, а сходили по трапу из самолета "ТУ-104" на Внуковском аэродроме. Не было только цветов и духового оркестра.
Братишка Микола так и прыгал от восторга:
- Вот здорово! Вот здорово! У нас Будку все ребята боятся, а вы... Вот здорово! Всем расскажу...
Мы сделали вид, что это для нас пустяк, ничего особенного.
- А почему его Будкой зовут? Разве имя такое? - спросил я.
- Да это его прозвали... Видели, какая у него морда? Настоящая будка. А так его Толиком звать. Противный он, вредный... - Микола сказал это с обидой: должно быть, ему частенько перепадало от Будки.
Вдруг Валька воскликнула:
- О, Максим Валерьянович!..
Из ворот, опираясь на палку, медленно шел высокий человек.