И вот объяснение ...
Разглашение тайны карается по 253-ей статье уголовного кодекса Украинской ССР.
Теперь ясно, почему молчал Павлуша.
Но ... как же я узнаю, когда появится флажок на мачте, если я все время лежу? Нет, я должен поговорить сегодня с Павлушей. Нужно решить - друг он мне или не друг? Если уж на то пошло, я готов вместе с ним отвечать по этой 253-ей статье. И в тюрьме сидеть с ним готов. (Только чтобы в одной камере). А чего обязательно сидеть? Если бы я врагу разгласил тайну, тогда другое дело, а то другу же. Да и что разгласил? Я еще ничего не имею чтобы что-то разглашать. Я еще сам не знаю, в чем заключается эта государственная военная тайна. Может, Павлуша знает, так пусть мне разгласит. А если не разгласит, то он мне, значит, не друг. Интересно, а рассказал ли он Гребенючке? Если ей рассказал, а мне не захочет, тогда все, между нами все кончено.
И если я и в обычный день не мог дождаться прихода Павлуши, то вы себе представляете, с каким нетерпением ждал я его сейчас! Когда я услышав во дворе его голос, я аж подскочил на кровати, Он был еще во дворе когда начал кричать во весь голос: "Ява-а! Ого!" - Оповещает, что уже идет.
Павлуша вбежал в дом запыхавшийся, раскрасневшийся и с самого порога начал возбужденно:
- Старик! Только что Пашков погреб откапывали. Веришь! Откопали кастрюлю, а там вареники с вишней. Попробовали - свеженькие, словно вчера сваренные. А больше недели прошло. Скажи! Полезные ископаемые - вареники с вишней! Допотопные вареники с вишней! А? Сила! Главное - как вода туда не попала? Пожалуй, землей сразу присыпало, а крышка плотная и только немного сверху подмочены, а внизу - абсолютно! Я пять штук съел. Объедение! Что с тобой? Ты что - плохо себя чувствуешь?
- Да нет, - покачал я головой. Я решил не откладывать, потому что в любую минуту могла прибежать Иришка.
- Павлуша, - я пристально посмотрел ему в глаза, - ты мне друг, скажи честно?
- Ты что? Друг, конечно.
- Скажи, а ты мог бы ... сесть вместе со мной в тюрьму?
- Тю! - Он растерянно улыбнулся. - Ты что - сельмаг обокрал?
- Нет, без шуток скажи - мог бы?
Он нахмурил брови.
- Мог бы ... Ты же знаешь.
- Ну, тогда на, читай, - и я протянул ему письмо.
Пока он читал, я не сводил с него глаз. Он сначала побледнел, потом покраснел, потом начал сокрушенно качать головой. Дочитав до конца, поднял на меня глаза и вздохнул:
- Да. "Г. П. Г." Значит, и тебе ... Ничего не понимаю ...
- А тебе, выходит, тоже? И молчал ...
Павлуша виновато пожал плечами:
- Ну, когда мне было говорить! Раньше - сам знаешь ... А потом ты заболел, тебе же волноваться нельзя, так что …
- Нельзя волноваться? Мне очень даже можно волноваться! Мне даже нужно волноваться! Мне нельзя лежать, как бревно, я так не выдержу ... Ну рассказывай! - Я быстро сел на постель, щеки у меня горели. Я и действительно почувствовал внезапный прилив сил, энергии и бодрости.
- Ну что ... Ну, иду я как-то по улице, вдруг навстречу мне офицер на мотоцикле. Остановился "Павлуша, - спрашивает, - Завгородний? И протягивает конверт. А потом как газанет - только я его и видел. В шлеме, в очках - лица не разглядишь.
- Точно!
- Ну, развернул я письмо. "Дорогой друг ... секретное задание ... нужно придти в Волчий лес к доту ... в амбразуре инструкция ".
- В расщелине над амбразурой.
- Да, точно.
- А в котором часу?
- В двадцать ноль-ноль.
- А мне в девятнадцать.
- Видишь. Следовательно, они не хотели, чтобы мы встретились. Ну, ты был?
- Конечно. Только давай сначала ты.
- Ну, значит, подъехал я к доту, только туда, а меня - цап! - За шкирку. Солдат Митя Иванов, знаешь. "Куда, говорит, опять лезешь. Совсем сдурел, что ли?"
Ну, теперь я понимаю, что это ты, наверное, туда передо мной прорывался, а тогда я удивился, чего это он "опять" говорит. Ну, и даже не это меня больше удивило, а то, что я никак до амбразуры добраться не мог. Сами писали: "Приди", - и сами же часового поставили, не пускают. Кстати, на дороге и мотоцикл стоял, а в кустах, кроме Мити Иванова, еще кто-то был, но не тот, что мне письма передавал ... Я его не видел, но голос слышал. Я тогда психанул, думаю, чего мне голову морочат.
"Ах так, - во весь голос крикнул я. - Не пускаете, тогда я домой пошел. Слышите, домой! Раз так! "
А из кустов голос: "Правильно!"
Ну, думаю, раз так - будьте здоровы! - Сел на велосипед и поехал ...
- И что - все? Больше ничего не было?
- Да погоди! На следующий день пошел я на рисование. Было занятие кружка. Развернул свой альбом - а там письмо. Опять Г. П. Г - "Операция переносится ... не волнуйся ... следи за мачтой около школы ... Когда появится белый флажок - приходи в тот день в Волчий лес к доту."
- И опять в двадцать ноль-ноль?
- Ага! Ты знаешь, меня даже в жар бросило. Альбомы наши хранятся в школе, домой мы их не забираем. После каждого занятия староста собирает и Анатолий Дмитриевич запирает их в шкаф. Как мог появиться там письмо, хоть убей, не пойму. Не иначе, кто-то ночью залез в школу, подобрал ключ к шкафу и подложил. Но школа летом на замке, и баба Маруся там всегда ночует, а она, сам знаешь какая - муха мимо нее не пролетит. Просто не знаю.
- Ну, это все мелочи. Если надо, то и бабу Марусю усыпят, и ключ подберут... Это не проблема.
- А у тебя что?
- А у меня ... - И я подробно рассказал Павлуше обо всем, что случилось со мной: и про письмо, и про "экскурсию" в военный лагерь, и про разговор по телефону.
- Так что же все это значит, как ты думаешь? - Спросил Павлуша когда я закончил.
- Я, конечно, точно не знаю, но думаю, что это связано с военными. Я уже думал, может, там у них сломалось что-нибудь в пушке или в ракете, куда взрослый пролезть не может, и нужен пацан.
- Как знать, может ... - Нахмурил брови Павлуша. - А чего ж тогда и к тебе, и ко мне? И на разное время?
- Разве я знаю ... - Пожал я плечами. - Наверное, кто-то из нас основной, а кто-то дублер. Знаешь ведь у космонавтов всегда есть дублеры, и наверно тут тоже самое ...
- Может быть, - вздохнул Павлуша. - Значит, ты основной, а я дублер.
- Почему это!
- Ну, тебе же на час раньше назначили.
- Ну и что! Это ничего не значит. Может, именно ты основной! Я почему-то думаю, что именно ты! - Убеждал я его, хотя в душе думал, что основной все-таки я! Действительно, чего бы это дублеру назначали на час позже, чем основному. Так и есть, я основной! Но показать, что я так думаю, было бы и неблагородно, и нескромно. Павлуша же, помните, говорил, что я люблю скромничать ...
- А теперь, после моей болезни, ты уж наверняка будешь основным! - сказал я для того, чтобы успокоить Павлушу. И вдруг, осознав что сказал, я даже похолодел. А действительно! Какой же я основной после такой болезни! Это меня надо успокаивать, а не его. Немедленно надо поправляться! Немедленно! А то и в дублеры не попаду!
Я нервно заерзал на кровати. Нет! Нет! Я же чувствую себя лучше. Значительно. Вот и сила в руках появилась. Могу уже подтянуться, взявшись за спинку кровати. А позавчера не мог совсем. Ничего, ничего! Все будет хорошо... Если ни что не помешает.
- А ты кому-нибудь говорил обо всем этом? - Я пристально посмотрел на Павлушу.
- Конечно, нет.
- А ей? - Я не хотел называть ее по имени, но Павлуша понял.
- Да ты что? - Он покраснел.
Я почему-то подумал, что он, пожалуй, не знает, что это я обрызгал Гребенючку грязью с ног до головы (она не сказала), и заодно вспомнил таинственную фигуру в саду Галины Сидоровны в тот вечер. Я же ничего Павлуше еще не говорил про того человека.
- Слушай, - и тут же начал рассказывать.
Когда я закончил, он только плечами пожал: