- Все равно надо что-то украсть, чтобы призрак явился. Так украдем фотоаппарат.
- Да ну! Ладно там пару яблок своровать, или арбуз. В крайнем случае по шее надают. А за фотоаппарат и в тюрьму посадить могут.
- Да мы же потом вернем, что ты!
- Да! А как поймают! Доказывай тогда, что ты вернуть хотел.
- Да я сам украду. Ты только на шухере постоишь, раз ты такое дрейфло.
- А у кого? - Уже спокойнее спросил он.
- У кого... У Бардодыма!
- Ну-у ... Не боишься?! - Продолговатое лицо Антончика еще больше вытянулось. - Этот как поймает, руки и ноги точно повыдергивает!
Это я и сам знал. Гришка Бардадым, двухметровый верзила-десятиклассник, кулаком забивал гвоздь в доску, да еще и был, как говорится, в кипятке купаный: слово ему ни скажи, он уже заводится. Его все ребята боялись.
И именно у него был лучший в селе фотоаппарат "Киев" - с телескопическим объективом и такой чувствительностью, что сам Фарадеич, наш сельский Едисон, говорил, будто тем аппаратом можно снимать даже под землей. Бардадым увлекался фотографией, его снимки часто печатали в нашей районной газете. Фотоаппаратом своим он очень гордился и, конечно, мог за него запросто повыдергивать руки и ноги. Но если уж фотографировать призрак, то только Бардадымовым аппаратом. А насчет риска ... Что ж, это даже хорошо. Уже сама кража аппарата у Бардодыма была делом великим, достойным вниманию широкой общественности. А мне же надо, надо доказать этому изменнику Павлуше, кого он, Иуда, променял на какую-то курицу ощипанную. Чтобы он плакал горючими слезами, мучился и каялся. А я в его сторону и не посмотрю. Пусть кается! Пусть! Чтобы знал, как предавать друзей. Пусть поплачет! Ради этого можно и рискнуть.
- Но, наверное, уже на следующей неделе придется, - с надеждой сказал Антончик. - Сегодня же пятница, мы не успеем и украсть, и все остальное. А?
- Сегодня, - твердо сказал я. - Вот прямо сейчас и пойдем.
- Да чего так спешить? Это же такая операция. Надо все обдумать, рассчитать.
- Что там рассчитывать? Пойти украсть, и все. Пошли!
Я просто так сказал, не задумываясь. А получилось, как будто заранее все знал, как в воду глядел. Антончику даже на шухере стоять не пришлось. Окно было открыто, на стене у окна висел аппарат, и в хате и возле нее никого не было. Протягивай руку и бери. Я так и сделал, и мы с Антончик огородами бросились к реке.
- Вот здорово! Вот, ей-богу! Вот, честное слово! - Захлебывался Антончик. - Никто бы из ребят не решился, а мы ... Да что ребята, никто бы во всем селе. Никто бы вообще в мире ... А мы ... У Бардодыма! Скажи! Вот ведь ... Правда? Вот! ..
Антончика распирало от гордости. Тут возле реки мы неожиданно увидели Павлушу. Он сидел на берегу, держал на колене продолговатую дощечку и что-то рисовал на ней кистью.
Увидев его, Антончик посмотрел на меня и оскалился:
- Гы! Художник!
Он знал, что мы поссорились, и хотел сделать мне приятное - старался изо всех сил: кричал, кривлялся и пританцовывал. Антончик сам дружил раньше с Павлушей, но после того как он бросил Павлушу в тяжелой ситуации на баштане, когда мы играли в фараона, то перестал с ним дружить. И теперь Антончик мстительно издевался над Павлушей. Это было некрасиво, неблагородно, и мне не следовало бы поддерживать его. Но я поддержал. И тоже злорадно захохотал. Я, может, и не стал бы хохотать, если бы не эта дощечка. Я сразу увидел, что это такое. Это была крышка от посылки. На оборотной ее стороне черным карандашом был написан адрес:
Село Васюковка,
ул. Гагарина, 7,
Гребенюк С. И.
У меня сердце екнуло, как я это увидел. Ну - все! Эх ты! На Гребенючкиной дощечке рисуешь! На семейной, так сказать, дощечке. От посылки, которую им прислала какая-нибудь тетя Мотя. Скоро ты ее юбку носить будешь! Так на же тебе, получай:
- Га-га-га-га-га!
Он посмотрел на меня долгим печальным взглядом, и столько в том взгляде было упрека и горечи, что мне даже ...
И ничего мне не "даже"! Можешь себе смотреть сколько влезет! И можешь себе рисовать на Гребенючкиных дощечках сколько хочешь. Можешь вообще... Но скоро ты узнаешь ...
Я крепче прижал под рубашкой Бардадымов "Киев". Скоро ...
- Ты здесь, краски переводишь, а мы ... - Начал Антончик.
- Цыц! - Раздраженно перебил я его. - Пойдем скорее.
- Да-да, приготовиться же надо. Такая операция! - Многозначительно, заговорщицки подмигнул Антончик, и не мне, а Павлуше. Вот трепло! А впрочем, пусть посвербит у Иуды. Он же любопытный страх, я его знаю.
С каменным лицом я прошел мимо, даже не посмотрев на его дощечку, хотя мне очень хотелось взглянуть что он там намалевал. Однако на секундочку я скосил глаза и успел заметить, что он рисовал куст на фоне речки. Нашел что рисовать! Хотя бы вербу нарисовал, с которой мы в реку прыгали. Историческая верба. Я на ней рекорд поставил - с самой верхушки в воду прыгнул. Никто еще этот рекорд не побил. А тут - куст ... Хотя ... Может, под этим кустом Гребенючка сидела. Его Дульсинея! Ну и гори ты вместе с ней!
Я был возбужден, и в моем сердце еще не было страха перед тем, что будет мне за кражу. Этот страх появился лишь тогда, когда, забравшись в кусты, мы с Антончиком начали рассматривать аппарат. Это была машина будь здоров! Я хоть и мало смыслю в фотоаппаратах, понял это с первого взгляда. Антончик разбирался в фотоаппаратах немного лучше меня. У него была ученическая "Смена", он делал ею паршивенькие снимки и считал себя большим специалистом. Он забрал у меня аппарат, и начал крутить его во все стороны будто меня и не было здесь, восторженно бубня себе под нос:
- Классный аппарат ... Автоматическая экспозиция ... Оптика ... Ах, какая оптика! Затвор очень удобный. Такой плавный спуск!
Он то и дело прикладывал аппарат к глазу и наводил его то на меня, то сквозь кусты вдаль. И все время увлеченно ахал. Мне стало противно. Я воровал, рисковал, мне, может, Бардадым руки-ноги повыдергает, а он здесь ахает, распоряжается, и еще наверно привидение снимать собирается. И в итоге получится что он герой, а я так - побоку. Зачем оно мне тогда все это надо. Нет!
- А ну дай сюда! Снимать буду я! Ты мне все покажешь, что нужно нажимать, а я сфотографирую. Давай!
Антончик неохотно протянул мне аппарат.
- На! Только так сразу ты не научишься, это надо несколько месяцев...
- Может, несколько лет? - Язвительно спросил я. - Умный какой! Сам же говорил, что здесь все автоматическое, только наводи и щелкай.
- Но надо же знать, как строить кадр, как выбирать освещение и еще многое.
- Ага ... строить кадр! Нам не на фотовыставку. Нам главное чтобы в том кадре был призрак ... И вообще - не зли меня, а то ...
Антончик сразу присмирел и начал показывать мне, где что крутить, нажимать и как наводить. Я довольно быстро это освоил, и для практики снял речку, Антончика, корову на берегу и крупным планом свою грязную потрескавшуюся ногу. Больше снимать не стал, потому что осталось всего десять кадров. Однако этого должно было хватить, так как вряд ли призрак станет нам долго позировать, хорошо, если повезет щелкнуть хотя бы один раз.
До ночи я спрятал аппарат в сене на чердаке, и мы с Антончиком пошли на кладбище на разведку. Надо было выбрать удобное место для съемки и определить пути подхода, чтобы избежать различных непредвиденных препятствий и досадных нелепостей. Ведь ночью на кладбище пугает все: куст может показаться человеком, обыкновенная кошка - чертом (как засветит глазами), а когда не зная дороги угодишь нечаянно в какую-нибудь ямку, то со страху можешь подумать, что в могилу падаешь. Следовательно, разведка в таких случаях абсолютно необходима.
Кладбище наше на краю села, от улицы огорожено высоким плотным забором, посреди которого стоят тяжелые дубовые ворота, всегда закрытые на большой висячий замок ("Чтобы покойники не разбежались", - шутит дед Саливон). Но если бы покойники действительно хотели разбежаться, то могли бы это сделать очень просто, потому что огорожено кладбище было только со стороны улицы, со всех других сторон никакой ограды не было. Открывалась ворота очень редко - только когда кого-нибудь хоронили. И тогда, открытые, они выглядели необычно торжественно и значимо - это были ворота, которые отделяли этот мир от иного… Живой, подвижный, шумный мир от мира мертвого, недвижимого, молчаливого ...