«Я для вас — ловушка. Мне не стоит вам все рассказывать, чем честнее я буду, тем сильнее вас обману, заманю своей искренностью».
«Умоляю, поймите: все, что к вам от меня приходит, для вас — ложь, ибо я — сама истина».
I
Я был не один, я был как все. Такую формулу разве забудешь?
Во время отпуска по болезни я ходил гулять по центральным кварталам. До чего красивый город, говорил я себе. Спускаясь в метро, я с кем-то столкнулся, и он грубо на меня заорал. «Вам меня не запугать», — крикнул я в ответ. Его кулак вылетел с поразительной резвостью, я покатился кубарем. Кругом было полно народа. Он тщетно пытался затеряться в толпе. Я слышал, как он яростно протестует: «Это он меня толкнул, оставьте меня в покое!» Мне не было больно, но моя шляпа закатилась в лужу, я, не иначе, был бледен, меня била дрожь. (Я отходил после болезни. Мне сказали: никаких потрясений.) Из сутолоки возник полицейский и спокойно предложил нам проследовать за ним. Мы поднимались по лестнице, отделенные друг от друга целой группкой. Он тоже был бледен, даже мертвенно-бледен. В полицейском участке его гнев вырвался наружу.
— Все очень просто, — перебивая его, сказал полицейский. — Он разозлился на этого господина и заехал ему кулаком в подбородок.
— Вы будете подавать жалобу? — спросил меня участковый.
— Можно я задам пару вопросов моему… этому человеку?
Я подошел и всмотрелся в него.
— Я хотел бы знать, кто вы.
— Какое вам дело?
— Вы женаты? У вас есть дети? Нет, мне хочется спросить о другом. Когда вы меня ударили, вы чувствовали, что должны это сделать, таков был долг: я бросил вам вызов. Теперь вы сожалеете об этом, потому что знаете, что я — такой же человек, как и вы.
— Как я? Мне от этого поплохело бы!
— Как вы, да, именно как вы. На худой конец, вы можете меня избить. Но убить меня, меня уничтожить — вы пойдете на это?
Я подступил к нему вплотную.
— Если я не такой, как вы, почему вы меня не растопчете?
Он неловко отшатнулся. Поднялся гомон. Участковый схватил меня за рукав. «Но это же… одержимый», — крикнул он. Полицейский потянул меня прочь. Выходя, я видел застывшие, холодные лица. Напавший смотрел на меня с ухмылкой, но лицо его было мертвенно-бледным.
Я знал, что такое иметь семью. Порой у меня не было об этом и мысли, я работал, приносил всем пользу, мы все были близки друг к другу. Но стоило вдруг чему-то случиться — и я мог обернуться назад. В приемной клиники меня ожидали мать и сестра. До чего жалкая приемная! Кресла, диваны, ковры, пианино и холодное освещение, постоянный полумрак. И однако же, больница была вполне современной. Но оставалась проблема окружающей обстановки, тишины: мне это объяснил врач. Я ощущал неловкость. Я не видел свою мать уже несколько лет. Я чувствовал, что она меня рассматривает.
— Ты неважно выглядишь.
Она спросила, почему их оповестили с таким опозданием.
— Я написал вам, как только смог. У меня была очень высокая температура, ничего, кроме жара. Ждали других симптомов, но они так и не появились. Вероятно, я бредил. По сути, мне не было плохо. Скорее теперь я чувствую себя усталым и обессиленным.
— Ты живешь в слишком плохих условиях. Твое жилье напоминает могилу. Почему бы тебе не вернуться домой?
— Мое жилье? Ну да, жилье на многое влияет. Вы виделись с врачом?
— Нет, он уже ушел, но мы поговорили с медсестрой.
— Я должен вернуться на работу. Я не могу оставаться вне общественной жизни. В отделе меня подменяют. Но мне недостает работы.
Обе всматривались в меня.
— Звучит смешно, я знаю. У меня такой незначительный пост. Но так ли это важно? Я должен продолжать свое дело.
Моя мать пробормотала что-то вроде: «Только от тебя зависит получить должность получше». Тут на меня накатило мучительное чувство: мы оба лгали. Мы даже не лгали, хуже того. Я говорил то, что следовало, но внезапно оказался выброшенным из текущего мгновения. Мне представилось, что все это могло происходить в другое время, тысячи лет тому назад, как будто время раскрылось и я провалился в его брешь. Мать сделалась откровенно неприятной. Я был сбит с толку, но в то же время лучше понимал, почему она казалась такой отстраненной, почему я на протяжении лет перестал ее видеть, почему… Все это повелось с давних пор. Теперь моя мать была кем-то из былых времен, величественной личностью, способной подвигнуть меня на совершенно безумные поступки. Это-то и есть семья. Возврат времен до закона, крик, пришедшие из прошлого грубые слова. Я посмотрел на мать, она вглядывалась в меня в явном замешательстве.
— Возвращайтесь к себе, — сказал я. — До завтра.
— Постой, что на тебя нашло? Мы же только пришли.
Она заплакала. Ее слезы усугубляли мое недомогание. Я извинился.
— Ты стал таким безучастным, — пробормотала она, — таким чужим.
— Да нет. Это жизнь заставляет так думать. Нужно работать, справляться изо дня в день. Отдаваясь всем, отдаляешься от своих.
— Так возвращайся выздоравливать домой.
— Может быть.
— Ты сильно похудел. Меня беспокоит твоя болезнь. Ты не заметил, как она начинается? Тебе уже нездоровилось?
Я смотрел на мать, ничего не отвечая.
— Ладно, мама, — сухим тоном сказала Луиза. — Не мучай его.
В полдень я отправился перекусить в маленький ресторанчик на соседней с мэрией улице. Столики были расставлены друг напротив друга вдоль очень узкого зала. За отсутствием свободных, я присел за кем-то уже занятый.
— Что нового, с тех пор как меня не было? — поинтересовался я у официантки. — Меню, во всяком случае, ничуть не изменилось.
— Да, вас несколько дней не было видно. Были в отпуске?
— Нет, болел.
Она поморщилась.
— Простите, — обратился я к своему соседу, — я вас несколько раз уже замечал, вы здесь завсегдатай. Работаете неподалеку?
— Не совсем. — Он мгновение изучал меня. — Несколько лет назад я работал продавцом в магазине в этом квартале. Потом сменил район, но по-прежнему часто сюда прихожу.
Вокруг стоял шум и гам, предметы сталкивались друг с другом, ложки скреблись по донышкам тарелок, жидкости лились в стаканы и бокалы. Прямо передо мной две женщины переговаривались из-за соседних столиков. «Она шпионит за мной, меня выслеживает». Я четко расслышал эти слова. Я вяло жевал пищу.
— Еда, правда, так себе…
Он скручивал сигарету.
— Недорого, да и порции большие.
На принесенной мне тарелке высилась горка овощей и большой кусок вареного мяса.
— Все, что надо, на месте, — сказал я, тыкая вилкой в мясо. — А результат никуда не годится.
— Ну-ну! Вечером жди хороший овощной суп. — Он продолжал непомерно расхваливать ресторан. — А вы? — спросил он. — Где вы работаете?
Это был довольно мелкий, весьма ухоженный мужчина. В его суждениях сквозила самоуверенность. «Поговорите с ним начистоту, — посоветовала женщина напротив меня. — Ну нет, я больше не скажу ему ни слова».
— Я работаю в мэрии.
— Чиновник? В этом есть свои преимущества.
Он хотел что-то добавить. Но женщина вдруг расплакалась, поспешно поднялась и прошла вглубь зала.
— Что там такое? — спросил я у официантки. Та, ничего не ответив, забрала у меня тарелку и придвинула куцее пирожное. Казалось, она говорит: «Что вам от меня надо? Это меня не касается».
— Она работает в швейной мастерской. Думаю, не поладила со смотрительницей.
— А вы, вы-то хорошо ладите с начальством?
Официантка пожала плечами, улыбнулась.
— Лучше некуда, — сказала она, удаляясь.
Мой сосед слушал все это с вниманием, но, как только мы остались одни, погрузился в чтение газеты. Вернулась женщина — со спокойным, блестящим лицом.
— Какие новости?
На протянутой им странице я прочитал следующие заголовки: Женщина случайно выпала с шестого этажа. Новые распорядки служб коммунальной гигиены. Еще один пожар в западном округе (как раз мой). Наплыв… Меня охватило нетерпение, своего рода горячка.
— Вы уже прочли про происшествие: на Центральной улице женщина выпала из окна?..
— Да, прочел.
— И как, по-вашему, это несчастный случай, самоубийство?
— Ничего об этом не знаю. Если верить заголовку, несчастный случай.
— Но, — живо вмешался я, — самоубийство — это тоже несчастный случай. Прочтите эту историю. По свидетельству медиков, женщина была не вполне здорова. Она страдала от переутомления, и инспектор ее учреждения предписал ей отпуск. Заметьте-ка: отпуск. Со стороны представителей дирекции ошибок не было. Как только служащий подает признаки усталости, врач рекомендует ему покой, прописывает лекарства, система функционирует лучше некуда. Но оказывается, что больная испытывает головокружение, ей нужен свежий воздух. Она подходит к окну, и ей становится дурно. Итак, что происходит? Почему она падает? Почему падает именно с той стороны, откуда выпасть труднее и опаснее всего? И потом, может быть, она сознательно бросилась в пустоту, потому что… потому что чувствовала себя больной, потому что ей было стыдно, что она больше не работает, откуда я знаю? Можно надумать все это и много чего еще. В конечном счете кто несет за это ответственность? Автор статьи намекает, что врач не до конца исполнил свой долг, что ему следовало бы отправить пациентку в больницу.