По сути, чтобы ослабить и ненадолго замедлить деформацию своего вместилища, Кочевнику было достаточно высвободить чистую силу высших обитателей Вселенных, другими словами, отпустить часть рабов. Но с ними он лишился бы и их энергии. А к ней Владыка привык как к самому себе. Так что, мысль проявить гуманизм отпала практически сразу. Что тут поделать, слепая жадность и безрассудность были не последними чертами характера Архонта. Оттого, отринув рациональное решение, Тёмный Кочевник решил доиграть заранее придуманную мелодию.
Существовало несколько способов вернуться к изначальному плану и открыть путь в галактику Антареса. Первый – привести в его Вселенную своё вместилище. Приближение массивной чёрной дыры ослабит кого угодно, но этот вариант не годился для Кочевника. Ведь, по его изначальному замыслу, ко времени его прихода система Красной Звезды уже должна быть покорена или хотя бы существенно потрёпана. На то у Владыки имелись особые причины.
Другой вариант – пробить отверстие в энергетической мембране вокруг галактики. Небольшой, незаживающий подобно язве, проход, которого хватило бы для армад. Сам Архонт также пока не мог этого сделать из-за всё той же удалённости дыры от галактики. Но это могли сделать некоторые его рабы, в особенности, свободные, не скованные его цепями. Вряд ли можно представить подобных невольников, которые, получив свободу, всё равно станут выполнять приказ. Здесь нужно быть либо преданным, чего Кочевник, конечно же, не ждал, либо… кровожадно тупыми, настолько кровожадными, и настолько тупыми, чтобы даже не заметить своей, свалившейся на голову, свободы. И последние уже давно имелись в распоряжении Архонта.
Разум Владыки продолжал блуждать внутри чёрной дыры. Постепенно он привёл его к окраинам одного из захваченных им фрагментов. На первый взгляд он не отличался ничем от других трофеев, вот только находился будто на отшибе, и остальные соседствующие с ним структуры словно держались от него подальше.
Ещё кое-что отличало этот порабощённый мир от других – его мрак и старость. Он был чуть ли не первым трофеем Кочевника, захваченным им так давно, что сотни Вселенных сменились на том месте, где некогда существовал этот мир. И, как старость и мрак влияли на внешний вид фрагмента, так же они отравляли тех, кому не посчастливилось в нём обитать. За долгие мучительные годы неволи яркая жизнь, что некогда здесь процветала, преобразилась до неузнаваемости. Сущности рабов срослись воедино, мутировали, лишившись различий и превратившись из тысяч особей во всего несколько энергетических существ. Они-то и отпугивали соседние миры. И не только страх перед переродками заставлял остальных рабов обходить этот мрак стороной. Возросшая сила единых организмов вкупе с регрессивными чувствами, скатившимися к первобытным, делала их идеальными убийцами как примитивных существ, так и представителей высших рас. И не было для мутантов ничего слаще, чем поживиться энергией чужой души, впитать в себя другую сущность, переварить её, пока эта душа не займёт своё место в огромном энергетическом теле переродков. Такая участь была хуже смерти, ведь все, кому не повезло попасть в сети мутантов, по сути, становились ими навеки.
В отношении Кочевника сей выводок являлся чем-то вроде паразитов, подчиняющихся ему, но, в то же время, ворующих с хозяйского стола его же энергию. Однако Владыка терпел мутантов. Как оказалось, эти изувеченные, отупевшие существа были не последним способом в усмирении и наказании рабов, как и не последним способом повеселить своего господина. И, коль их прожорливость не имела границ, а голод скрипел пустотой давно неудовлетворённых желудков, лучших кандидатов поправить свои дела Кочевник не видел.
Остановившись подле мрачного мира, Архонт принял один из своих непривычных физических обликов. Тёмным взглядом он призывно заглянул вовнутрь, и мрак охотно зашевелился. Ожившее движение вырисовывалось туманностями, едва освещенными проблесками блёкло-жёлтых искр. Оно вырастало, ширилось, беспокоилось. Ненависть и вонь разлетались из его недр, обдувая Архонта сухим ветерком безысходности. Нечто, клубившееся внутри, презирало Владыку. Но это же Нечто одновременно боготворило его. И когда Тёмный Кочевник шутливо шлёпнул себя ладонью по ноге, мутанты покорно, задавив злобу, прильнули к своему повелителю подобно верным, притупившим ненависть псам.
Осматривая застывший в ожидании ком ужаса, Архонт почти что ласково улыбался уродам. От высших рас в них осталась только сила. Всё остальное, даже чистый разум, сгнило под давлением рабства. Тупые, голодные существа ждали, когда их спустят с цепей.
Тёмный Кочевник не стал медлить. Его разум с усилием проделал тоннель между ним и границами галактики Антареса. Унюхав с той стороны вкус жизни, мутанты завыли. Архонт лишь немного подтолкнул тех в проход, снимая с них аркан неволи. И с той стороны, из, казалось бы, пустого пространства, начала растекаться смертоносная мгла. Пронзительно, жадно и быстро её темнота глотала всё на своём пути. И пока она достигла защитной мембраны, препятствующей проникновению в галактику, под её наковальню попали миллионы не успевших улететь кораблей.
Видя, как одни его рабы убивают других, Кочевник только улыбнулся. Третьесортные существа не беспокоили Владыку – миллиардом меньше, миллиардом больше. У него и так было достаточно армий для вторжения, ничего страшного, если одной из них полакомятся его глупые любимчики.
Когда же мгла удовлетворила первый голод, а уцелевшие корабли разметались от неё в разные стороны, она могла свободно покинуть пределы галактики, но её нюх повёл мутантов дальше, как и надеялся Архонт, – к главному блюду.
Наткнувшись на препятствие, мгла взъерошилась искрами. И, хоть она не была способна кричать, Кочевник услышал стон, рёв и начавшееся в ней чавканье. Постепенно, в нескольких местах мгла обступила защиту галактики, покрывая её плотным туманным одеялом.
– Сожрите её! – крикнул ей в спину Кочевник.
Мутанты принялись за уничтожение чистой энергии, которой так и струилась мембрана. Через несколько часов, сообразив, что они в безопасности, на небольшом удалении от мглы начали собираться рассеянные армады захватчиков. Все понимали, что вскоре произойдёт. Вход в галактику будет открыт, и им более не придётся безрезультатно расходовать заряды.
А на одном из командных кораблей, отирая пот, всё ещё испуганно вздыхал генерал, опасливо щурясь по сторонам. Ему оставалось ждать, ждать и радоваться. Расплата за его бестактность оказалась не высока – всего треть войск.
Глава 5
Скованные ледниками и камнем цитадели прошлого всё чаще манили в холодные ниши Хранителя Дильмуна. Оставаясь в Железных ущельях вместе с Эн-уру-галом, сперва он сократил свой отдых, чтобы больше времени уделять этой обречённой уединённости в забытых постройках, но потом, привыкнув к необычным прогулкам, и вовсе лишился сна. Погребённые напоминания былых эпох оставались для него отдушиной, хоть дышать внутри уцелевших замков и крепостей было невозможно. Воздух тут сменился спёртыми смертоносными газами, вырывающимися даже из глубоких недр планеты, и не походил для простых смертных на глоток освежающей жизненной влаги. Но именно эта атмосфера позволяла Хранителю действовать. Не просто продолжать бодрствовать, а и подавлять в себе разрушающие мысли сомнений, предательское уныние, страх.
Судьба его была решена. Дильмун чувствовал её прощальные шажки. Лёгкой поступью его очередная жизнь подбиралась к логическому завершению, и отличало её от предыдущих лишь одно – она действительно была последней. Это Хранитель знал наверняка. Оттого и сон не касался его ресниц, оттого и усталость отчего-то не так часто лезла в суставы и мышцы, слух хотел слышать, кожа – чувствовала прикосновения холода и ветра, как в первый раз, а глаза всё смотрели и смотрели, будто не успели насмотреться за предыдущие жизни, будто так и не увидели они того единственного, важного, для чего стоит смотреть.
Старик подробно размышлял о прожитом, о своём народе, его месте в мирах. В своих мыслях Хранитель отожествлял илимов с ещё зелёной, едва пробившейся порослью, такой несущественной для весны, но уже ослепительно насыщенной молодостью и, радующим глаз, цветом. Существование его народа во Вселенных оставалось так незаметно, как горение малюсенькой, тонкой спички. Жизни илимов протекали коротко и невзрачно на фоне седого мироздания, но эти жизни окружала сама бесконечность, и они уже были её частицей.