Изобилие продовольственных продуктов в Пальмаресе выглядело резким контрастом с жизнью впроголодь, /125/ которая даже в пору процветания сахарных зон была характерна для Атлантического побережья Бразилии. Рабы, завоевавшие свободу, защищали ее стойко и мужественно потому, что сами распределяли между собой плоды рук своих: земля была общинной, денег в негритянском государстве не существовало. «Мировая история не знает другого восстания рабов, которое продолжалось бы так долго, как пальмаресское. Восстание Спартака, потрясшее самую мощную рабовладельческую систему древности, длилось меньше»[48]. В последнее сражение против повстанцев португальская корона ввела огромную армию; еще более многочисленная была использована уже значительно позже, когда пытались сломить борьбу бразильцев за свою независимость. Последнюю крепость Пальмареса защищало не менее 10 тыс. человек; те из них, кто остался живым, были обезглавлены, сброшены в пропасть или проданы торговцам из Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айреса. Два года спустя пал жертвой предательства вождь Зумби, которого рабы считали бессмертным. Его захватили в сельве и отрубили ему голову. В скором времени капитан Бартоломеу Буэно до Прадо вернется с реки Мортеш, везя с собой трофеи после подавления нового мятежа рабов: 3900 пар человеческих ушей в сумах, перекинутых через лошадиные седла. На Кубе также все время вспыхивали восстания. Целыми группами рабы кончали жизнь самоубийством; это было их своеобразной местью хозяину, которого они наказывали «своей вечной забастовкой и своим безвозвратным бегством в мир иной», — говорит Фернандо Ортис. Они верили, что потом воскреснут — духом и телом — в Африке. Только после того, как хозяева стали уродовать трупы, чтобы рабы воскресали кастрированными, безрукими и обезглавленными, они добились того, что многие негры стали отказываться от мысли о самоубийстве. К 1870 г., как не столь давно поведал один бывший раб, в молодости бежавший в горы Лас-Вильяс, кубинские негры уже не кончали с собой. Они надевали «волшебный пояс и улетали, летели по небу и видели свою родину» или скрывались в горах, потому что «уставали жить». Тот, кто свыкался с жизнью на плантации, слабел духом, а жизнь в горах давала силу»[49]. /126/ Африканские религии продолжали жить среди рабов Америки, как и питаемые ностальгией легенды и мифы утраченной родины. Совершенно ясно, что негры таким образом выражали — в своих церемониях, в своих танцах, в своих молениях — стремление к утверждению культурного единства с предками, отвергаемого христианством. Но сыграл свою роль и тот факт, что церковь была материально заинтересована в той эксплуатации, которой подвергались рабы. В начале XVIII в. на островах, принадлежавших Англии, рабов, обвиняемых в преступлении, бросали живьем в жернова, перемалывавшие тростник, во французских колониях их живьем сжигали или четвертовали. А иезуит Антониль давал такие отеческие наставления хозяевам бразильских сахароварен, советуя избегать крайностей: «Управляющим никак не следовало бы бить ногами беременных женщин именно по животу или сильно избивать рабов, ибо в гневе своем они не соизмеряют силу своих ударов и могут разбить голову здоровому рабу, стоящему больших денег, и потерять его»[50]. На Кубе управляющие-майорали обрушивали кожаные плетки или тростниковые хлысты на спины провинившихся беременных рабынь, предварительно бросив их на землю, лицом вниз и животом в яму, дабы при экзекуции не попортить будущего раба. Церковники, взимавшие в качестве подати 5% произведенного сахара, давали свое христианское отпущение грехов: майораль, мол, имеет право наказывать, как наказывал грешников Иисус Христос. Папский миссионер Хуан Перпинья-и-Пибернат обращал к неграм такие проповеди: «О, несчастные! Не пугайтесь того, что, будучи рабами, вы испытаете много страданий. Ваше тело — в рабстве, но душа ваша свободна, и настанет день, когда отлетит она в счастливое прибежище избранных душ» [51].
Бог для парий не всегда совпадает с богом той системы, что породила парий. Хотя католическая религия /127/ охватывает, по официальным данным, 94% населения Бразилии, в действительности негритянское население сохраняет свои африканские традиции и свои религиозные верования, часто закамуфлированные под святые христианские образы[52]. Культы африканского происхождения широко распространены среди угнетенных любого цвета кожи. То же самое происходит и на Антилах. Божества культов «воду» в Гаити, «бембе» на Кубе, «умбанда» и «кимбанда» в Бразилии почти не отличаются друг от друга, хотя боги и ритуалы предков претерпели некоторые изменения, приживаясь на землях Америки. И на островах Карибского моря, и в Баии звучат обрядовые песнопения на йоруба, конго, паго и других африканских языках. В предместьях больших городов южной Бразилии, напротив, преобладает португальский язык, по там буквально кишат добрые и злые божества, попавшие сюда с берегов Западной Африки и пережившие века, чтобы превратиться в призрачных мстителей за всех угнетенных, за бедных униженных людей, которые жалобно причитают в фавелах Рио-де-Жанейро:
Силы Баии,
Силы Африки,
Силы чудотворные,
Придите сюда,
Помогите нам.
Как продавали крестьянВ 1888 г. в Бразилии рабство было отменено. Но латифундия отменена не была, и в том же самом году, по свидетельству одного современника из Сеары, «продолжал действовать рынок по купле-продаже рабочего скота, то есть рабов, и все еще царил голод, так как спрос на продовольствие не падал. Редкий день пароход не привозил многочисленных покупателей-сеаранцев»[53]. Полмиллиона человек к концу века эмигрировали с Северо-Востока в Амазонию, привлеченные иллюзорными перспективами заработать на каучуке. Позже такие людские исходы происходили периодически, в зависимости от засух, которые регулярно выжигали сертаны, и от соответствующих экспансионистских действий сахарных лати
фундий. /128/ В 1900 г. 40 тыс. пострадавших от засухи покинули Сеару. И пошли по тогдашнему обычному пути: с севера в сельву. Позже пути миграции изменились. В наши дни люди с Северо-Востока направляются к центру и к югу Бразилии. Засуха 1970 г. бросила толпы голодающих в города Северо-Востока. Они грабили поезда и лавки, громко молили святого Иосифа ниспослать дождь. Дороги были запружены паломниками-беженцами. В сообщении Франс Пресс от 21 апреля 1970 г. говорится: «Полиция штата Пернамбуку в последнее воскресенье задержала в муниципии Белем-ду-Сан-Франсиску 210 крестьян, которые были проданы землевладельцам штата Минас-Жерайс по 18 долларов за голову»[54]. Крестьяне были уроженцы Парайбы и Риу-Гранди-ду-Порти, двух штатов, наиболее пострадавших от засухи. В июне телетайп передал объяснение начальника федеральной полиции: его службы, мол, еще не располагают эффективными средствами, чтобы окончательно покончить с работорговлей, и, хотя в последние месяцы возбуждено десять судебных расследований, продажа работников с Северо-Востока земледельцам других областей продолжается.
Каучуковый бум и кофейный ажиотаж вызвали массовый приток крестьян. Правительство тоже использовало этот источник дешевой рабочей силы, развернув широкий фронт общественных работ. С Северо-Востока пригнали, как скот, раздетых и разутых людей, которые в мгновение ока воздвигли в центре пустыни город Бразилиа. Этот город, самый современный в архитектурном отношении в мире, ныне опоясан широким «поясом нищеты»: после окончания работ «кандангос» возвращаются в поселения-спутники. Там живут 300 тыс. «северо-восточных», всегда готовых на любую поденщину, и кормятся отбросами блестящей столицы.